в городок Каменец-Подольск, где должен был собраться съезд делегатов от частей и соединений Юго-Западного фронта. Большой зал городского театра был набит в этот день битком. Один за другим выступали ораторы, представлявшие разные политические группы и партии. Среди них, между прочим, был и будущий большевистский главковерх прапорщик Николай Крыленко. Наконец слово было предоставлено военному министру. Керенский был в ударе:
– Вы – самые свободные солдаты мира! Разве вы не должны доказать миру, что та система, на которой строится сейчас армия, – лучшая система? Разве вы не докажете другим монархам, что не кулак, а Советы есть лучшая сила армии? Наша армия при монархе совершала подвиги: неужели при республике она окажется стадом баранов?
Выступая, Керенский заводил не только аудиторию, но и самого себя. В эти минуты он и сам верил в то, что ведет за собой народ, что его словам внимает вся Россия. Но это не мешало ему рассчитывать свои шаги, умело пользоваться настроением момента. Именно 14 мая, в день своего триумфа, Керенский передал в печать текст «Декларации прав солдата». Одновременно в газетах был опубликован подписанный Керенским приказ о наступлении. Собственно, это не был настоящий приказ, а скорее воззвание, призывавшее быть готовым к активным действиям. Керенский обращался к солдатам: «Вы понесете на концах штыков ваших мир, правду и справедливость. Вы пойдете вперед стройными рядами, скованные дисциплиной долга и беззаветной любви к революции и родине».
На следующий день Керенский в сопровождении генерала Брусилова выехал на передовую. В течение дня он пять раз выступал с речами, каждый раз срывая шквал аплодисментов.
Он, как и всегда, стоял спиной к шоферу в своем шестиместном автомобиле. Его чуть удлиненная голова, сухощавое лицо, аккуратный ёжик волос были далеко видны. Вокруг машины плотно сгрудилась солдатская толпа. Сзади нее виднелись офицерские фуражки и погоны. Один из пехотных поручиков, дважды раненный в боях, приоткрыв рот, большими печальными глазами и полными слез в упор смотрел на Керенского и не только ждал, но как будто бы требовал у него какого-то последнего всё решающего слова. Но словоохотливый военный министр говорил совершенно не те слова. Керенский ратовал за начало нового наступления на фронте.
– Товарищи солдаты, матросы и офицеры! Вас я зову вместе со мной на тяжелый, страшный подвиг: буду вашим последовательным слугой, но важно, чтобы вашим именем я мог показать перед всем миром, что русская армия и русский флот – не рассыпавшаяся храмина, что это не собрание людей, которые не хотят ничего делать, что это сила, которая своей народной мощью и величием духа в отношении тех, кто не захотел бы нас слушать, сумеет показать, что свободная Россия – это не Россия самодержавных проходимцев, это Россия, которая заставит уважать всех и каждого во имя свободной русской республики.
Его широко распахнутые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря,