к дому Серафиминых родителей по улочкам, знакомым ему с детства, с той поры, когда его отец служил в местном авиационном гарнизоне, и сам он учился в начальных классах: «Да, время здесь как будто остановилось… Только у меня виски поседели…»
Тёща Евдокия Ивановна встретила его радушно, накормила, сообщила, что Серафима на работе в летнем школьном лагере, и вернётся часам к пяти.
– Подожди её, Витенька, отдохни, а я – в сад… Отец там всё лето живёт: работы сейчас – невпроворот. То вскопать, то полить, то прополоть… А я вот туда-сюда мотаюсь… Вы с Симочкой, если надумаете, так завтра с утра приезжайте…
Тёща уехала. А Борисов, пошатавшись по квартире, от нечего делать включил телевизор.
На экране замаячило лицо моложавого партийного лидера со сползающей на лоб тёмной отметиной, за которую он в народе получил прозвище «Мишка-меченый».
Генсек длинно и бестолково вещал, «гыкая», наподобие Вани Редчича:
– Товарищи, перестройка и гласность – это в первую очередь значит начать с себя… Нельзя замалчивать наши недостатки, надо смотреть правде в глаза…
«Миша, не гони волну…» – Борисов у телевизора задремал и проспал довольно долго.
Его разбудил звонок в дверь. На пороге стояла Серафима.
– Здравствуй, Сима. – Он попытался её обнять.
Она отстранилась:
– Здравствуй. А где мама?
– В сад уехала…
– Значит, ты вернулся?
– Вернулся. – Диалог разворачивался по принципу плохой мелодрамы.
Серафима плюхнула сумку с продуктами на трюмо:
– Ты загорел и похудел.
Она за прошедший год изменилась: лицо приобрело строгое выражение, свойственное всем школьным педагогам, и волосы стала убирать наверх, скручивая их в шишку. Борисову Серафима вдруг напомнила школьного завуча Нину Алексеевну – только пенсне со шнурочком не хватает… Это сравнение неожиданно развеселило его, и он отозвался бодро и жизнерадостно:
– Я в отличной спортивной форме… В академию поступил!
– Поздравляю, – устало вздохнула она.
Тут Борисов и выпалил главное:
– Я ведь приехал за тобой, Сима. Поедем в Москву! Начнём всё сначала…
Она отвернулась к трюмо, поправила волосы:
– Нет, Витя, я не поеду… – Глаза её в зеркале ничего не выражали.
Возникла пауза, во время которой на трюмо, звонко жужжа, прилетела чёрная муха, уселась на зеркальную поверхность и поползла по отражению Серафимы.
«Хорошо хоть не таракан…» – Борисов обрёл вдруг ту душевную лёгкость, которой ему так не хватало.
– Может быть, позже приедешь? – спросил он непонятно зачем.
Она ловко прихлопнула муху газетой:
– Нет, не приеду. Я подаю на развод.
– Когда? – Он вдруг понял, что рад такому ответу.
– Да хоть завтра.
– У тебя кто-то есть? – с усмешкой поинтересовался он. – Если есть, тогда понятно… Была без радости любовь,