вообще понимает?
Индустрия шутки – безжалостная мясорубка. Фабрика по производству смеха, которая держится на топливе собственных слез. В основе каждого комедийного образа лежит личная катастрофа.
Мы вышли на бескомпромиссный уровень хохмы, осознавая, что эволюция комедии совершила круг и человек с микрофоном мало чем отличается от средневекового шута. Только тогда, подле короля, шут имел лишь внешние уродства, а мы выступаем с внутренними. По сути, если суммировать все наши монологи, в чистом остатке получится только: «Мы то еще дерьмо, но справляемся. Посмотрите, как мы пытаемся дать вам то, что не можем дать себе: пять минут беззаботного смеха».
Мы не просто жители социального дна, а его стражи. Мы оберегаем вас, живем за вас той жизнью, которая смешная лишь на словах. Мне порой кажется, что я выжимаю из себя смех как из старой губки: ну хоть что-нибудь веселое, хоть что-нибудь обнадеживающее, дающее улыбку.
Я уже давно поняла: чем больнее, тем смешнее.
Посмотрите на нас. Гоша, сбежавший из Харькова, став предателем семьи. Борис, тридцать восемь лет, два высших образования, пишет сценарии для комедий про непутевых соседей. Артур, меняющий девушек каждый месяц, чтобы скрыть собственное одиночество и, не поверите, набрать материал для следующего опен-майка. Ишхад, разрывающийся между полноценной работой бухгалтером и комедией. Юрий – умер от цирроза печени и алкоголизма. Гарик, у которого секса не было так давно, что он уже уверен, будто это исключительно его выбор.
По сути, мы коктейль из нереализованных амбиций, самобичевания, ненависти к себе, к остальным и отчаяния в чистом виде. Привела ли нас к этому комедия или мы были такими изначально? Все равно что спрашивать: курица или яйцо. Но со стопроцентной уверенностью можно сказать, что комедия – батискаф, опускающий в самую пучину того, что наиболее презирается нами, нашими близкими и вами, публикой.
Но ради пяти минут на сцене каждый из нас готов опуститься еще ниже.
Не люди, а люмпены какие-то. И вы думаете, что мы счастливы? Что у нас есть выбор? Что мы вообще способны быть счастливыми? Иллюзию этого недосягаемого счастья нам дарит чужой смех. Ты смотришь на них и думаешь: «Ну хоть кто-то, ну хоть кто-то это может».
– Не понимаю, – это все, что я сказала вслух.
И тогда она мне разъяснила, четко и ясно, даже выложив договор на стол. Договор! Бумажный, мать его, договор с подписями и датами. Я чуть не рассмеялась ей в лицо.
Она хотела, чтобы я месяц прожила в их летнем домике в Колдинге вместе с Акселем. В графе «обязанности» ничего не было сказано про работу клоуна. В общем-то, мои обязанности были на уровне гувернантки. Уборка, готовка, «забота об Акселе».
– Ничего сложного. Я не требую от тебя невозможного. Просто следи, чтобы он периодически ел. Попытайся с ним разговаривать, окажи поддержку.
«Этому сукину сыну?» – хотела спросить я вслух, но сдержалась.
И, разумеется, здесь был пункт о конфиденциальности. Самый что ни на есть идиотский. Будто бы я случайно узнала о его состоянии и приехала, чтобы поддержать старого «друга». Ни на что не