русскую идею, а позднее эта идея вошла в ткань Гаагских конвенций уже ХХ века.
Россия Екатерины ведёт войны почти постоянно, но всё это – исторически неизбежные войны. И сын Екатерины Павел I смог активно вмешаться, например, в первую фазу наполеоновской эпопеи только потому, что такие фигуры, как Суворов и Ушаков, были подготовлены всем ходом царствования матери.
Павел – фигура противоречивая, привлекательная и несуразная одновременно. Пушкин в своем дневнике за 1834 год назвал его «нашим романтическим царем». Но роль России и её европейский потенциал этот «романтик» понимал отлично. Он – природный монарх был готов пойти на тесный союз с революционной Францией, потому что этот союз мог бы доставить Европе прочный мир. А мир – это высшее проявление Добра в мире.
18 декабря (по старому стилю) 1799 года Павел пишет замечательное по своему духу письмо первому консулу Бонапарту:
«Я не говорю и не хочу спорить ни о правах человека, ни об основных началах, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается».
Блестящая формулировка принципа мирного сосуществования стран мира! Да, Павел перегибал карту Европы со словами: «Так я разделю Европу с Наполеоном», но это был жест не завоевателя, а миротворца, понимавшего, что если самая мощная держава мира искренне лояльна по отношению к России, то война в мире становится невозможной.
Однако «равновесие» в Европе слишком многими понималось по-английски. Доминирующее миротворческое влияние в Европе франко-русского союза для идеологов такого «равновесия» было неприемлемо. Намечавшийся альянс России с Францией был ликвидирован весной 1801 года грубо, но эффективно – золотой табакеркой Николая Зубова по виску Павла. Может ли Зло поступать иначе?
К КОНЦУ XIX века границы России сложились практически окончательно, и именно сложились, хотя за многие территории внутри этих границ порой веками шла вооружённая борьба. Но экспансионизм как последовательная политика, как стремление получить столько, сколько может обеспечить военная мощь в данный, текущий, сиюминутный момент, России не был свойствен никогда.
Мы приходили в Пруссию, в Берлин в Семилетней войне и сами уходили оттуда.
Мы прошли всю Европу до Парижа в походе 1813—1814 годов и прошли её вновь, от Парижа до Петербурга, возвращаясь домой.
Мы пришли в революционную Европу в 1848 году с охранительными целями, но опять-таки ушли без материальных приобретений.
В русско-турецких войнах XIX века мы освобождали целые страны и народы, но плодами, в том числе и территориальными, даже этих побед пользовались чаще другие, чем мы.
Иногда мы уходили даже оттуда, откуда уходить нам не следовало бы – из Северной Америки. Геополитически приобретение Аляски и Алеутских островов было для России полностью оправданным. И если уж эти земли не населяли народы, способные создать собственное государство, то лишь одна великая мировая