Сейчас я ее с налету собью и проглочу!»
Тут как стукнет, а потом что-то зашлепало.
«Обдурили дурака на четыре кулака!»– подумала девочка Зиночка и, морща нос, слезла с катка.
– Как простыня это с ними сделала? – с ужасом спросил Петька.
– Чего ты у меня спрашиваешь? Я что, профессор кислых щей, чтобы все знать? – возмутился Филька.
– Ну, это же твоя простыня...
– Ага, моя... И разрытая могила моя, все мое. Отстань, и без тебя тошно, – огрызнулся Хитров.
– Думаю, они набросили ее на голову ради прикола, а она стянулась и... Видите, как они руки держат, будто задыхаются, – задумчиво сказала Анька.
– Они же... они же... не мертвые? – Мокренко, скривившись, с ужасом выговорил это страшное слово.
– Не мертвые, ясно. Но и живыми их не назовешь. Ты хотел бы быть на их месте?
– Издеваешься?
– И я не хотел бы. В любом случае придется взять эти фигурки с собой, – сказал Филька и, еще раз взглянув в искаженные соляные лица девятиклассников, неохотно опустил их в рюкзак.
– А простыня? Тоже с собой? – спросил Петька, с омерзением глядя на нее.
Хитров пожал плечами:
– Придется. Оставить ее тут, так она всю школу заморозит. Ладно, потопали.
Анькины очки-телескопы изумленно уставились на Хитрова. Откуда, интересно, в нем взялась такая решимость?
– А ты ее не боишься? Простыню?
– Я? Боюсь? Посмотри, какая она симпатяжка! – храбрясь, ответил Филька.
Хотел бы он, чтобы это в самом деле было так...
Быстро проскочив в комнату, Филька намотал на ручку двери веревку, чтобы никто не вошел, и достал из сумки соляные фигурки. Прежде чем поставить их в шкаф, он вгляделся в их лица, и ему почудилось, что их выражение стало менее испуганным. Теперь оно было скорее жутко удивленным, будто Усач и Стул пытались осмыслить, но никак не могли понять, что с ними произошло.
– Эй! – громко крикнул Филька. – Эй! Вы слышите меня? Эй!
В фигурках ничего не изменилось. Остекленевшие глаза все так же смотрели сквозь него. «Померещилось», – подумал Хитров.
Вытряхнув черную простыню, он бросил ее на пол – и в тот же миг она сама расстелилась по ковру. Изредка по ее поверхности словно пробегали волны, а углы начинали угрожающе загибаться, покачиваясь, как змеиные головы. Пятна плесени то расплывались, то сужались, как живые.
Филька занес было ногу, чтобы наступить в центр простыни, – и в тот же миг вся она нетерпеливо и жадно прогнулась, алчно приподняв сразу все углы. Хитров, завопив, неуклюже скакнул через нее, едва не поприветствовав носом спинку кровати.
Простыня, лишившись добычи, алчно задрожала. Тапка, соскочившая с ноги у мальчика во время прыжка, как в замедленном кино, описала в воздухе дугу и упала на нее. В тот же миг простыня захлестнула ее краем, и она ослепительно вспыхнула, в мгновение ока превратившись в головешку.
Не отрываясь, Филька смотрел на простыню, по которой у него на глазах расползались пятна плесени. Пятна складывались в буквы.
«ВЕРНИ