и ума. Всем видом своим он источал некую хищную сущность, которая непостижимым образом притягивала женщин, факт непонятный и в каком-то смысле несправедливый для понимания его неудачливого друга. «Убедительное свидетельство некоего иррационали́зма, наблюдаемого в дикой природе» – рассуждал Цион. Сам Василий умело подводил логическую базу под сей удивительный феномен:
– Моя теория перекликается с системой Станиславского, – утверждал он, – Константин Сергеевич производил впечатление на зрителя, а я на дам. Отличие между нами в том, что он давил на психику зачарованной публики, в то время как я ставлю объект обхождения в определенную и недвусмысленную позу.
Зачастую это была поза, когда объект находился сверху. Василий сознательно предпочитал именно эту акробатическую композицию, дабы подчеркнуть свое непременное уважение к принципам современного феминизма.
ГЛАВА 19
Трагедия на улице Жаботинского занимала все средства массовой информации страны. Многочисленные религиозные издания, каждый на свой лад, толковали таинственную историю, предсказывая конец света или серьезные катакли́змы в ближайшем будущем. Зловещие темные слухи расползались по Тель-Авиву. Говорили, что в городе появились свирепые каннибалы, похищающие детей и поедающие взрослых. Говорили также, что зарезанная мертвецом няня по ночам плачет под дверью семейства Шварцев и, наконец, утверждали, что генерал Хильман, будучи военным человеком, в первую очередь уничтожит Армию и уж затем примется за инфраструктуру в центральных регионах страны.
А пока Хильман бездействовал, полиция изолировала от представителей прессы супругов Шварц и наложила вето на информацию, касающуюся этого загадочного дела. Журналисты, снующие по бурлящему страстями городу в поисках сенсаций, повсюду натыкались на вежливый отказ и нежелание высших чиновников, включая пресс-секретаря министерства по внутренней безопасности, вдаваться в подробности этого засекреченного дела. «Во всяком случае, до поступления специальных распоряжений от самого министра». Такова была официальная версия чинуш, объясняющая их тотальное нежелание общаться с представителями прессы.
Министр внутренних дел гордо хранил молчание, как язвительно выразился о нем знаменитый журналист Фа́кельман, дожидаясь, вероятно, новостей от всезнающего комиссара тель-авивской полиции. Но и увертливому комиссару нечего было сказать общественности о таинственных мертвецах. Вторую неделю он беспомощно топтался на месте, не имея никакой возможности распутать эту совершенно дикую историю. Появлению нелепых толков и сплетен способствовало также негласное захоронение телохранителей погибших в неравной схватке с чудовищем. Обычно о трагической гибели полицейских, павших при исполнении служебных обязанностей в стране говорили напыщенно и много. На сей раз истерзанные трупы полицейских были захоронены скромно едва ли не тайком. Подобная непонятная и неоправданная конспирация