и выставил из нее голову, как суслик.
Внимательно следивший за ним Мирослав надавил на воздух ладонью, пригни, мол, кочан, и стал карабкаться на песчаный откос. Скользкие корни и ползущий под ногами песок не смогли замедлить его движения. Скрылся за косогором. Ромкина очередь.
Оттолкнувшись руками, молодой человек пробкой вскочил из ямы и побежал, забирая влево, как было сказано. А вот и балочка. На дне что-то виднеется. Мирослав не велел. А… Была не была. Ромка немного изменил курс и выглянул за край. На дне различались четкие следы недавней стоянки. Сырая земля, вспаханная ногами, несколько пустых тыквенных фляг. Щепки. Обрывки веревки. Несколько тонких стволов невдалеке белели свежими сломами. Ромка проскочил дальше, завалился под широколистные ветви с большими красными плодами и замер, стараясь расслышать что-то сквозь стук рвущегося наружу сердца.
Никого. Видать, мешики ушли окончательно и бесповоротно. Да не подстроили б подлости какой. Надо Мирославу рассказать, он опытнее, авось что и сообразит.
Помянутый воин бесшумно сполз с песчаного откоса, залег у самой дороги и словно растворился. Если б Ромка не знал, он бы подумал, что вдоль дороги медленно перемещается небольшой сноп травы или странное растение перекати-поле, которое привозили иногда на потеху из хазарских степей.
Мирослав добрался до места, где косогор упирался в невысокую, отроку по грудь, каменную стену, огораживающую поселение. Ромкин черед. Еще раз прислушавшись и осмотревшись, он вскочил на ноги и побежал, стараясь держаться в тени. Перескочил дорогу, что исчезала в воротах, шириной едва двум лошадям разъехаться. Замер.
Прямо от ворот начинались городские строения. Наперво крытые соломой хижины с маленькими, козе не прилечь, двориками, потом глинобитные беленые домики за невысокими плетнями. В центре, как водится, городская площадь, над которой нависала громада си[3].
Городок утопал в зелени, скрывавшей от глаз путников то, что делается на улицах. Ромка прислушался. Бормотание ветра в кронах, журчание источников, птичьи трели. Все звуки природные, исконные. А женских криков, бряканья посуды, визга непоседливых детей – обычных звуков большого поселения – не слыхать. И едой не тянет, значит, не готовили давненько, несколько часов, не иначе. Только рычание вроде какое-то? Или собаки брешут вдалеке? Показалось? Нет!
Мирослав уже поджидал его, сидя на корточках около одного из привратных столбов, прислонившись спиной к раскаленному за день камню. Ромка пристроился у другого и, стараясь не шуметь, перевел дыхание.
– Кажись, нет никого, – сказал он.
– Вижу, – ответил Мирослав. В его голосе не было удивления. Индейцы часто бросали свои селения при приближении испанцев или иной напасти. – Обходить долго выйдет. С одной стороны холмы непролазные, с другой – река за обрывом. Придется напрямки.
– Что, туда вот лезть? В осиное гнездо прям?
Мирослав кивнул и решительно поднялся на ноги. Уголки его рта обрезали глубокие прямые морщины.
– Быстрее