беззвучно открывались. Наконец-то совсем чужой осипший голос обречённо произнёс:
– Ты как-то просила погулять по местам моего детства… так вот это место… Детский дом №17, впоследствии детский дом «Надежда»… Тут я с того момента, что помню себя. И, похоже, тут я до сих пор.
Его пальцы скользили по заросшему мхом полуразвалившемуся забору, нашли табличку. Словно слепой, он руками читал буквы на ней наощупь. Бессвязные слова, он в одной рубашке, начинающей промокать и липнуть к телу. Неужели ему не холодно? Как же хочется в тепло и просто забыть этот вечер. И… все последние вечера, словно их и не было.
Сквозь затуманенное сознание прорывались его слова, обрывками. Не вяжущиеся в единый текст, а доносившиеся до неё вырванными несгоревшими лоскутами его памяти:
– … Нас было четверо, я, Спартак, Мишка-гончар и Олег. Мы не сошли тут с ума лишь потому, что были вместе. Из персонала нормальными тут были только охранник Егор Палыч и кухарка, молоденькая Марина, – черты лица Максима внезапно смягчились, даже тон стал каким-то трогательно-детским. – Единственные положительные воспоминания, это то, как Марина тайком на дни рождения пекла нам торт медовик.
Он на мгновение замер, явно погрузившись в тщательно оберегаемую теплую область воспоминаний. Затем помрачнел и продолжил:
– Остальные, что директор, что так называемые педагоги и кураторы, были нелюди. Этот детский дом после нашего… – осечка, пауза, – дела… и показаний воспитанников спешно закрыли. Всплыло много неугодных фактов. Хотя… они даже не представляли всё, что тут творилось.
Его слова доносились до неё, как сквозь вату, морось откровенно превратилась в пронизывающие ледяные нити дождя. С волос струйки сбегали на ресницы, нарочито размывая тушь. Пришлось просто прикрыть глаза. А его голос продолжал рисовать картины.
Максима привела к воротам детского дома сама мать. Если верить словам персонала, якобы его мать просто постучала в ворота и охраннику сказала, что ей больше мальчишка не нужен. При этом ребёнок даже не плакал и не цеплялся за неё. Было видно, что по факту в его жизни её давно уже нет. Охранник еле уговорил зайти во внутрь и дождаться руководства, оформить документы, чтобы в дальнейшем у мальчика были шансы на усыновление.
Хотя, какое усыновление, зачем? За всё время, что Максим тут пробыл, кандидаты на усыновление до детей доходили считанные разы. В основном всё ограничивалось беседами в кабинете директора с приглашением медперсонала, дескать дети очень проблемные по здоровью и поведению, лучше не вешайте на себя это ярмо (ведь финансирование по головам, гораздо выгодней иметь полную коробочку душ). Нормальных детей тут нет. Это они узнали чуть позже, а изначально вглядывались в щели в заборе, выискивая мам и пап среди потока людей, идущих мимо.
Директор был изощренным садистом. Физические меры воздействия он лично применял мало и редко, почти никаких избиений или ещё чего… но ему нужно было довести кого-то