в целом. Это связано с «валовыми» выпусками вузов, «валом» диссертационных защит, отсутствием четкой преемственности «школа-вуз». Подготовка интеллигента должна начинаться в первом классе и вестись целенаправленно и в максимально индивидуализированном режиме вплоть до получения диплома. К этому давно уже нашли подходы, скажем, в США и Японии. В результате такой «штучной» обработки будущего интеллигента его КПД значительно возрастает. Но нам пока это только мечтается: один лицей и две гимназии в Москве не решат проблему. Пока же в нашей стране втрое больше инженеров, чем в США, но обеспечить тот же объем и качество продукции мы не в состоянии.
Конечно и у нас, как и до революции, существуют ученые с мировым именем, как в естественных и точных, так и в гуманитарных науках. Но если посмотреть на списки нобелевских лауреатов по биологии, химии, физике, то мы увидим, что, скажем, в США таковых в десятки раз больше, чем у нас. Одна из причин того – крайне низкий, пещерный уровень информационного обслуживания наших научных кадров.
В целом наш сегодняшний «специалист», не знающий языков, оторванный как от современной мировой научной жизни, так, по большей части, и от отечественной традиции, не стоит на должной высоте. Да и когда бедному инвалиду Минпроса и Минвуза шлифовать свою квалификацию? Заработать бы где-нибудь лишнюю сотенку…
Надо заметить также, что престиж гуманитарного знания, гуманитарной культуры упал у нас крайне низко по сравнению с дореволюционным временем. Причем такое падение – во многом есть результат государственной политики. Если в 1960 г. в составе интеллигенции работники просвещения, культуры и искусства составляли 28,2%, то в 1985 – всего 18%. А ведь мир культуры неделим, и по его законам недостаток гуманитарных импульсов, познаний и ценностей может обернуться бесплодием в самых отдаленных, казалось бы, областях мысли – медицинской, сельскохозяйственной, инженерной…
Потерь, понесенных интеллигенцией за 70 лет очень много, перечислять их все – занятие долгое и печальное. Но нельзя не сказать об одной из них, архисущественной. Это – потеря голоса.
В России перед революцией существовало без малого 600 книгоиздательских фирм. Выходило множество журналов и газет: в одном 1905 году, например, только у большевиков насчитывалось около ста органов легальной прессы. В те времена
большевики, очевидно, горячо привествовали такое многообразие и ничего не имели против свободы печати.
Нечего и говорить, что интеллигенция жила в этом книжно-газетно-журнальном море, как рыба в воде: это была естественная среда ее обитания. Ведь информация – это и важнейшая сфера деятельности интеллигенции, и главное условие ее становления. Однако, как только в октябре 1917 г. власть в стране захватили большевики, едва ли не первое, что они сделали – запретили всю недружественную им прессу. Под тем предлогом, что нельзя-де позволить кому бы то ни было