не вздрагивала от взрывов земля.
Банда была сметена с противоположной высоты лавиной дивизионного огня, и остатки банды панически бежали на другие, далекие от них укрепления.
И выглянуло ласковое, вроде бы, солнце, согревая оставшихся в живых. Вытянулись парни на мягкой земле, разминая суставы.
– Поднимаемся, ребятки, – сказал Шульгин. – Хватит жизни радоваться. Идем собирать погибших. Скоро придет «Черный тюльпан» за телами…
– Какие уж там тела? – вздохнул кто-то из солдат. – Месиво…
Повисла неловкая тишина.
И в этой напряженной тишине молчаливо собралась вся шульгинская группа, потянулась цепочкой за сержантом Богуновым в сторону недавней трагедии – черному кругу выжженной земли с останками взорвавшегося вертолета.
Далеко за пределами этого страшного круга начали встречаться куски вертолетной обшивки, клочья обугленных кабелей, окровавленные лоскуты одежды и то безымянное жуткое, что осталось от их боевых товарищей.
Богунов первым поднял с сырой распаренной земли что-то бесформенное, обгоревшее, измазанное кровью и глиной:
– Что же это? – дрогнули его губы. – Товарищ лейтенант, как же это?..
Сморщилось лицо этого обычно насмешливого сержанта. Тоской налились васильковые глаза.
Шульгин молчаливо раскатал на земле плащ-палатку. Заколол края шомполами, чтобы не слетала палатка под напорами ветра.
– Складываем все сюда, ребята. И старайтесь опознать хоть кого-нибудь. А то сами знаете, в «Черном тюльпане» не разбираются…
– Свалят в кучу, – подтвердил кто-то за спиной, – подсыплют песку в цинки и получай мама часть братской могилы..
– Да уж… Как это матери сына на прощание не обнять? – вздохнул Матиевский, снайпер шульгинской группы, долговязый, сухощавый парень. – Мне мать писала, если получит цинк, гроб обязательно вскроет и меня на прощанье обнимет и расцелует. А тут что матери достанется?.. Вот сука – жизнь…
– А моя мать даже не знает, что я в Афганистане, – неожиданно сказал Осенев, маленький, едва достающий всем до плеча солдат.
Внешность у него была щуплая. От фамилии перешло ему редкое прозвище – «Осина». Но чаще всего звали его «Осенью».
– Ну, ты даешь! – удивился кто-то. – Тебе же домой скоро ехать, Осень!.. Дембель на носу. Что ж ты в письмах строчил два года?
– Что в голову приходило, то и писал. Не хотел, чтобы мама волновалась. Сердце у нее слабое, – Осенев махнул аккуратной ладошкой. – Если она вот такое месиво вместо меня получит – не жить ей больше…
Солдаты вздохнули и безрадостно разошлись собирать останки своих товарищей. Они приносили Шульгину обгоревшие части тел, и по каким-то едва понятным приметам складывались погибшие ребята для последнего своего свидания с матерями и отцами, неожиданно пережившими своих детей.
Медленно переваливаясь, подошел к палатке Касымов, рослый узбек, выбранный в группу пулеметчиком за его слоновью силу. Он нес на стволе