он, привередливыми людьми. Выделять их или нет. А может их выделить в отдельную прослойку избирательных на свой счёт людей, чтобы они там в своём кругу варились.
Ладно это мысли праздные, а Клава тем временем со всем этим неустройством в глазах обводит себя взглядом, чуть ли не последние пуговицы со своего пиджака рвёт, пытаясь опытным путём понять, как такое могло произойди с его новым пиджаком, специально им купленным под этот первый рабочий день, и который так себя не оправдал, пачкаясь и рассыпаясь на глазах.
– А ботинки! – в сердце замирает Клава от ужаса, в который его вогнал отбитый вид новых ботинок, стоило ему откинуть от себя оторванную от пиджака пуговицу и посмотреть себе под ноги. И Клава уже и боится дальше себя рассматривать, не ожидая там для себя ничего хорошего увидеть. А уж заглядывать куда-то глубже в себя, то это вообще за гранью его переносимости себя и нервов.
И всё для него складывается хуже некуда, и переубедить его в этом он сам себя никогда не сможет, пока ему на выручку не подойдёт хоть кто-то, кто чуть-чуть, а ему знакомый. В общем, для этого его разубеждения вполне подошёл Михаил, кто как раз к Клаве и подошёл в тот момент, когда он уже и перестал догадываться, что всё это может значить с ним, и в пал в лёгкий умственный ступор, уперевшись взглядом в одну точку.
– Не туда смотришь. – Заявляет с ходу Михаил, однозначно зная, как привести в себя и ко вниманию к нему вот таких попавших в необъяснимую ситуацию людей. И Клава, как и любой человек на его месте, вместо того чтобы впасть в истерику и накинуться на Михаила с необоснованными претензиями: «Так это ты, гад, меня во всё это втравил!», ещё неосознанно переспрашивает: А куда надо?
А Михаил, как человек прозорливый и в общем, необидчивый и не злопамятливый, как тот же Клава, – он, видишь ли, обзывается, тогда как Михаил уже на один шаг приблизил его к своему прозрению (этот его гад и есть этот шаг), – и он не пользуется этим моментом контуженности, в котором находится Клава, когда он падал головой об мостовую, не всегда удерживаемый при себе Михаилом, а спокойно кивает в другую сторону, что находится прямиком напротив этой скамейки, на другой стороне улицы.
Клава же продолжает себя вести неразумно, враждебно и несколько возбуждённо. И он, переведя свой взгляд в указываемую Михаилом сторону, не желает там ничего хорошего для себя замечать, даже несмотря на то, что там всё для этого есть – цветущие деревья, красивые здания и их обрамления с цветниками, где даже есть маленький фонтанчик. И при этом Клава так хитро обставляет это своё недовольство красотой жизни, что к нему с трудом только придерёшься.
– И что я там должен увидеть? – с таким нетерпеливым выражением, что ему прямо врезать хочешь-не хочешь, а захочется, вопрошает Клава.
Но Михаил тоже не лыком шит, и он вместо того, что разозлиться открыто на Клаву и с нервным выражением лица, с кулаками наизготовку, к нему подойти очень близко, с иронией ему замечает. – А сейчас уже поздно. Они уже зашли внутрь.
– Да