вы мне не верите, вернитесь через миллиард лет и попробуйте опровергнуть. Ибо что есть время?
– А тебе не кажется, – спросил он, – что гораздо интереснее просто быть как Джафи: иметь девчонок, заниматься, оттягиваться и просто что-то делать, а не глупо рассиживать под деревьями?
– Не-а, – ответил я, не кривя душой и зная, что Джафи со мной согласился бы. – Джафи всего лишь развлекает себя в пустоте.
– Вряд ли.
– Спорим? На следующей неделе я иду с ним в горы, там все выясню и расскажу.
– Ну, – (вздох) – а я уж лучше останусь Алвой Голдбуком, и ну ее к чертям, всю эту буддийскую хренотень.
– Когда-нибудь пожалеешь. Почему ты никак не поймешь, чтó я пытаюсь тебе сказать: тебя дурачат именно твои шесть чувств – заставляют верить, что у тебя эти шесть чувств не только есть, но и помогают быть в контакте с действительным внешним миром. Если б не глаза, ты бы меня не видел. Если б не уши – не слышал вон тот самолет. Если б не нос – не чуял полночной мяты. Если б не язык – не отличил А от Б. Если б не тело – не почувствовал Принцессу. Здесь нет ни меня, ни самолета, ни разума, ни Принцессы, нет ничего – да елки же палки, неужели ты хочешь и дальше оставаться в дураках всю свою дурацкую жизнь до минуты?
– Да, я больше ничего не хочу и благодарю Бога, что из ничто получается нечто.
– Ну, тогда у меня есть для тебя новости: все как раз наоборот, это из нечто вышло ничто, и это нечто – Дхармакайя, тело Истинного Значения, а это ничто – вот оно, вся эта галиматья и болтология. Я иду спать.
– Ну, я иногда вижу проблеск просветленности в том, что ты пытаешься сказать, но поверь мне, я получаю больше сатори от Принцессы, чем от слов.
– Это сатори твоей глупой плоти, развратник.
– Я знаю, мой Искупитель жив.
– Какой искупитель и как жив?
– Ох, кочумай и будем просто жить!
– Херня, когда я думал так, как ты, Алва, я был просто жалок, за все подряд хватался – совсем как ты сейчас. Ты хочешь одного – выскочить, трахнуться, побиться, запутаться, состариться, заболеть, чтобы тебя поколотило сансарой, ты, ебаное мясо вечного возвращения, и так тебе и надо.
– Это некрасиво. Все слезливы, все стараются жить с тем, что у них есть. От буддизма ты стал жесток, Рэй, из-за него ты даже боишься раздеться ради простой и полезной для здоровья оргии.
– Ну я же в конце концов разделся, нет?
– Но с таким снобизмом… ладно, хватит.
Алва пошел спать, а я сел, закрыл глаза и подумал: «Это мышление прекратилось», но, поскольку мне пришлось-таки об этом подумать, никакого мышления не прекратилось, но меня поистине окатило волной радости от знания того, что все эти пертурбации – лишь сон, и он кончился, и мне уже не нужно беспокоиться, поскольку я – не «я», и я молился, чтобы Бог, он же Татхагата, дал мне довольно времени, довольно здравого смысла и силы, чтоб я сумел сказать людям то, что знаю (чего и сейчас сказать как надо не могу), чтоб и они узнали то, что знаю я, и слишком не отчаивались. Старое дерево молча и задумчиво нависало надо мной, живое тоже. Я