на нас, Ваня!..
– Они эту «тигру» в речку хотят столкнуть, им мост нужен. Слушай, Хабанера, у тебя патефон был когда-нибудь?
– Какой патефон? – не понял Хабанеев.
– У меня тоже не было. Жалко, правда? Держи ружье.
– Ты куда?
– Я с этой стервой «пантерой» поговорю. А то ведь раздавят нас с тобой под танком и фамилий не спросят…
Сайко сунул за пазуху ватника гранаты, выбрался из-под днища «тигра» и ловко пополз по кювету навстречу немцам.
Ловя на мушку бронетранспортер и перезаряжая после каждого выстрела, Хабанеев искоса поглядывал на ползущего вперед друга. И даже не обрадовался, когда поджег еще один бронетранспортер: не до этого ему сейчас было…
Сайко незамеченным подобрался к «пантере» на бросок. Привстав, швырнул гранату, но не упал, а вдруг согнулся, прижал руки к животу и, качаясь, пошел навстречу танку. На дороге грохнул взрыв. Сайко швырнуло в сторону, «пантера», заюзив и развернувшись, расстелила по дороге разорванную взрывом гусеницу.
– Ваня!.. – закричал Хабанеев. – Ай Ваня мой, Ваня!..
Плакал у обелиска профессор Сайко. Стекла очков его запотели, и он едва различал сквозь них расплывшиеся лица окружающих…
Повторялся и повторялся душераздирающий крик Хабанеева:
– Ваня!.. Ай Ваня!.. Ваня мой, Ваня!..
Хабанеев стрелял, крича и плача. Всхлипывая, размазывал по щекам слезы, которые мешали целиться. Сбитыми в кровь пальцами заталкивал очередной патрон в патронник и снова ловил цель.
Он стрелял так ожесточенно, что не слышал, как открылся люк в днище танка, не видел высунувшейся оттуда головы в черном шлеме и руки с парабеллумом. Он даже не расслышал тех выстрелов, которыми его расстреляли в спину…
Прижавшись к Анне, плакала Юнесса Хабанеева. Анна молча гладила ее по растрепавшимся на ветру волосам…
Немецкие автоматчики, не сумев переправиться по подтаявшему льду, откатывались к лесу. Из-за пробки на мосту танки остановились тоже, изредка постреливая. Бой затихал.
– И чего они, дурни, прямо в лоб перли? – Мятников аккуратно прислонил к стенке окопчика ручной пулемет и упал в снег рядом с командиром взвода. – Либо на силу надеялись, либо ноги поскорее уносят, либо совсем офонарели.
– Первую-то отбили! – восторженно кричал Суслин, не слушая сержанта. – Отбили ведь, мою самую первую отбили!..
– Погоди радоваться, лейтенант, – рассудительно сказал Мятников. – Он сейчас, гад, минометы подтягивает…
Он вдруг вскочил, схватил ручной пулемет.
– Ты куда, сержант?
– Слева ребята без командира!..
Мятников выскочил из окопа и, пригнувшись, побежал к своему отделению.
И почти тотчас же ударили минометы. Немцы били по площадям, перепахивая минами почерневший от гари снег.
Мятников неожиданно вскинул руки и упал навзничь, так и не выпустив ручного пулемета…
Распахнув пальто, сняв шапку, сорвав мохеровый шарф, во весь голос пел народный артист Мятников. И сильный, всемирно известный