ты еще не любишь? – в голосе Глаши слышалось искреннее любопытство.
– Не люблю, когда что-то не получается. Просто ужас как не люблю!
Глафира рассмеялась.
– Что еще?
– Не люблю, когда кому-то плохо. Не люблю, когда лгут. Этого не люблю и никогда не прощаю.
– Еще что?
– Не люблю разочаровываться, неважно в чем – в деле, в человеке, в мечте… Я после этого болею. Хорошо, что это происходит со мной нечасто. Но все равно, я приучил себя не питать иллюзии. Очень просто – нет иллюзий – нет разочарования.
– И это все?
– Нет. Очень не люблю по вечерам быть дома один. Поэтому я всегда на работе!
Они опять невесело рассмеялись.
– А что ты любишь?
Даниил задумался. Потом пожал плечами и неуверенно сказал:
– Люблю, чтобы все получалось. Причем, сразу!
Глаша улыбнулась:
– Это я уже поняла. Что еще?
После этого вопроса они шли молча достаточно долго, после чего Даниил с легким удивлением в голосе произнес:
– Ты поставила меня в тупик. Оказывается, я никогда не задумывался над этим. Люблю, чтобы все было хорошо. Я плохо переношу душевный дискомфорт.
– А часто у тебя бывает душевный комфорт?
– Я создаю его волевым усилием. – усмехнулся инспектор. – Нет иллюзий – нет разочарования – значит, уже все хорошо!
– Ловко! – с легким оттенком зависти произнесла Глаша. – Я так не умею…
– У меня были хорошие учителя…
В аллее на пару минут повисло горькое молчание. Наконец, Глафира печально произнесла:
– Понимаю.
– Спасибо.
– А почему ты не вспомнил, что любишь фарфор? – Глаша бросила на собеседника заинтересованный взгляд.
– М-м… Это другое. Фарфор – это моя слабость. Их у меня очень мало. И я в них никому не признаюсь.
– Почему же ты не посмотрел статуэтки в кабинете Карпа?
– Потому что я был при исполнении. При исполнении у меня не бывает слабостей, я никого не люблю, и меня никто не любит. Так нужно! Иначе нельзя сделать дело.
– Людей нужно любить всегда, даже при исполнении. – сведя брови в черную молнию, растеряно проговорила Глаша. – Я так думаю. Иначе…
– Хирург тоже любит людей. Но при исполнении он просто делает дело. Заткнув подальше все эмоции. Иначе нельзя. Нам труднее, чем хирургам.
– Почему?
– Потому что им пациенты говорят правду. И это нормально. А нам – лгут. И это тоже нормально.
– Почему?
– Они лгут из страха. Они боятся быть наказанными – неважно за что. У каждого, даже очень хорошего человека есть «скелет в шкафу», и он боится, что это вылезет наружу. Поэтому он возводит вокруг себя баррикады – из новой лжи, которая должна защитить его. Такова человеческая природа.
– Странно.
– Что?
– Отец Косьма говорит то же самое, только, другими словами.
– Ему тоже легче, чем нам.
– Почему?
– Это элементарно. Потому что он может… и даже должен простить. А я – нет. Не имею права.
– Хороший