увлечённо рисовала меч, острым лезвием воткнутый в прибрежную гальку, и воду, синими прожилками разливающуюся за край листа. Она старательно заштриховывала выступающий из-под воды камень, и вдруг нечаянно прорвала бумагу и испортила рисунок.
– Фу! – Даниэла досадливо выдохнула, сложив губы трубочкой, – получилось неприлично громко. Фрау Хельга резко обернулась, застыв с кусочком мела в пальцах. Бордовый костюм излишне подчёркивал бледность её лица. Она возмущённо поджала и без того тонкие губы и отложила мел.
– Даниэла, вы совершенно меня не слушали! Что там у вас? Дайте сюда листок! – Одноклассники разом обратили на неё внимание, и щёки Даниэлы порозовели от смущения.
– Ха! Чокнутая! – закричал на весь класс Михаэль, смерив девочку высокомерным взглядом и покрутив пальцем у виска. Он резко взмахнул рукой перед её лицом, пытаясь вырвать рисунок, но стул под ним предательски закачался, Михаэль ухватился за парту, а его карандаши и ручки с грохотом покатились на пол. Раздавшиеся издевательские смешки с трудом остановил окрик фрау Хельги:
– Тишина! Михаэль, прекрати!
Даниэла торопливо скомкала испорченный рисунок. Подбирая с пола ручки и карандаши Михаэля, она посмотрела на часы: 17.30. До конца занятия оставалось ровно пятнадцать минут. Собрав всё, она вернулась за парту, стараясь не обращать внимания на сузившиеся от ненависти глаза Михаэля. Подперев щёку ладонью, Даниэла уставилась в окно.
Разыгравшийся ветер гонял по футбольному полю и беговым дорожкам пожелтевшие листья и раскачивал дуб, растущий прямо под окнами школы. Голые ветки, стукаясь друг о друга и касаясь стекла, шумели. Больше трёхсот лет назад на этом месте была роща, потом остался городской парк, а тридцать лет назад здесь возвели жилой микрорайон. Из деревьев выжил только дуб. Об этом дубе (ему дали имя Томас) всегда ходили нехорошие слухи, неправдоподобные выдумки, но существовали и неоспоримые факты. В прошлом году пятиклассник лишился глаза, доставая закатившийся под крону мяч. После этого он нёс такую околесицу относительно дерева, что его упекли в клинику неврозов под Ганновером и в школу он больше не вернулся. К тому же Томас являлся единственным деревом в округе, ветки которого никогда не подпиливали городские службы, игнорируя опасность разбитых стекол во время ветров. Кстати, любые попытки ликвидировать это дерево заканчивались мистическими происшествиями. Хотя на территории школы пропадали дети – не возвращались после занятий домой и всё, – Даниэла не верила, что это хоть как-то связано с деревом. От раздумий веки её отяжелели, и она незаметно заснула. Последней её осознанной мыслью было – бред, полный бред! Школьные небылицы, страшилки, выдуманные детьми!
Во сне, окружённая густым туманом, Даниэла шла на доносящийся издалека голос. «Томми… Томми…Томми-и-и…Мы умираем, Томми…» Туман, гонимый ветром, поднимался от реки Везер, неосязаемым облаком клубился у её ног, обволакивая кроссовки, путаясь в шнурках. Поднимался всё выше и выше, захватывая колени, бёдра, грудь… Настойчиво забирался Даниэле под волосы и свитер, вился у ресниц и белесыми тягучими нитями оседал на них. Распадаясь под ладонями на невидимые фракции, пропускал её вперед, вязким киселём оседая во рту и лёгких. Едва слышный голос, разбитый на тысячи осколков эхом, манил… «Томми, Томми…» Как слепая, хватая руками влажный воздух, Даниэла шла на этот зов. «Томми-и…Мы умираем, Томмиии…» Вдруг её грубо схватила за плечо чья-то невидимая рука: «Эй! Проснись, чокнутая!» От ужаса Даниэла вскрикнула.
С трудом разлепив глаза, она увидела перед собой лицо Михаэля с высунутым влажным языком – мясистый, с сизыми прожилками и каплями слюны по краям, он трясся, словно желе на тарелке. Брезгливо скривившись, она треснула мальчишку по голове учебником математики, получилось громко – увесистая книжка! Фрау Хельга наблюдала за ними, и выражение её лица не предвещало ничего хорошего. Урок закончился, дети хватали рюкзаки и куртки, громко переговариваясь, поспешно покидали класс.
– Даниэла, постой! Я настоятельно рекомендую дополнительные занятия. Тебе нужно подтянуть математику! Нельзя быть такой рассеянной, и мне неприятно, когда на уроке вертятся или рисуют. И, что превосходит все мои ожидания, – спят! Не хочется сообщать об этом твоим родителям – или, может, мне всё же им позвонить?
В ожидании ответа фрау Хельга нервно постукивала карандашом по столу и в упор, не мигая смотрела на Даниэлу. За её спиной Михаэль корчил отвратительные рожи, надувал толстые щеки и крутил пальцем у виска.
– Михаэль, прекрати! Или мне позвонить и твоим родителям? – Фрау Хельга устало отложила карандаш, отвернулась от них и принялась вытирать доску.
– Ладно, идите, дети. Завтра прошу без опозданий.
Под напором тряпки формулы исчезали, размазываясь белыми отвратительными разводами. Даниэла, не обращая внимания на Михаэля, закинула на плечи рюкзак и застегнула молнию куртки.
– До свидания, фрау Хельга.
Перепрыгивая через ступеньки, Даниэла думала о дереве по имени Томас, определённо скрывающем таинственную угрозу. Назвать дуб обычным мальчишеским именем? Почему? И этот пугающий сон, приснившийся ей на уроке… И зачем