и переехал в Нью-Йорк. Состоит консультантом в нескольких клиниках. Мне Хэм рассказывал.
– Вот это да! Я-то думала, он пойдет коровам хвосты крутить или сядет в тюрьму.
Лоретта рассмеялась:
– Он теперь уважаемый человек. Все такой же красавчик – высокий, темноволосый. Это всегда не давало ему жить спокойно.
– И другим тоже, – пробормотала Ванесса, а ее мать улыбнулась и сказала:
– Он никому не сделал зла. Разве что родителям помотал нервы. Но о сестре он всегда заботился – вот это мне в нем нравилось. А уж за тобой как ухлестывал!
– Брэди бегал за каждой юбкой! – фыркнула Ванесса.
– А Эмили говорила мне, что когда ты… когда вы с отцом уехали в Европу, он места себе не находил, слонялся по дому как неприкаянный несколько недель.
– Это было давно! – отмахнулась Ванесса, давая понять, что продолжать этот разговор она не собирается.
– Я сама помою посуду. – Лоретта начала собирать тарелки. – А ты, может быть, сыграешь что-нибудь? Мне бы хотелось услышать, что ты снова играешь здесь, в этом доме.
– Хорошо. – Ванесса шагнула к дверям.
– Ван?
– Да?
Интересно, назовет ли она ее когда-нибудь мамой.
– Я хочу, чтобы ты знала, что я очень горжусь твоими достижениями.
– Вот как?
– Да. – Лоретта внимательно посмотрела на дочь, жалея, что у нее недостает смелости обнять ее. – А у тебя какой-то несчастный вид.
– Я вполне счастлива.
– А если нет – ты ведь не скажешь?
– Вряд ли. Мы ведь совсем друг друга не знаем.
«Что ж, по крайней мере, это честно, – подумала Лоретта. – Больно, но без обмана».
– Надеюсь, до твоего отъезда мы успеем познакомиться поближе.
– Я приехала, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, но я пока не готова их задать.
– Ничего, мы подождем, Ван. И поверь: я всегда желала тебе самого лучшего.
– И отец всегда так говорил, – тихо заметила Ванесса. – Теперь, когда я стала взрослой, я все-таки не понимаю, что это значит. Забавно, не правда ли?
Она вышла из кухни и направилась в музыкальную комнату, чувствуя грызущую боль ниже груди. Прежде чем сесть за пианино, ей пришлось достать из кармана юбки пузырек и проглотить одну таблетку.
Она начала с «Лунной сонаты» Бетховена, играя по памяти сердца, отдаваясь тихой власти музыки. Сколько всего она переиграла в этой комнате! Час за часом, день за днем. По любви, но большей частью оттого, что так было нужно. К музыке она всегда питала смешанные чувства. С одной стороны, это была серьезная страсть, потребность творить и совершенствовать свое мастерство. Но в то же время над Ванессой довлел долг угодить отцу, который ожидал от нее невиданных достижений. И безуспешно – как она догадывалась.
Он так и не понял, что музыка для нее любовь, а не профессия. Утешение, способ самовыражения, а не средство удовлетворить свои амбиции. Но всякий раз, когда она пыталась объ яснить ему это, она нарывалась на злость и раздражение. Со временем желание разговаривать на эту тему у нее пропало. Известная