чуть меньше 7 миллионов казаков.
Казаки жили обособленно, подчинялись местным атаманам, несли нелегкую военную службу и только к 32 годам отпускали их на волю заводить семьи, трудиться на собственной земле и приумножать вековые традиции своих предков. Однако, в случае войны, все мужское население призывалось на воинскую службу и отправлялось на передовую. Казаки мужественно дрались и погибали на полях сражений наравне с солдатами профессиональной русской армии. Следовательно, это были наши, русские люди.
С советской властью, в которой правил бал пролетариат, руководимый чекистами – ленинскими головорезами, у казачества ничего общего не было и не могло быть. Русское пролетарское крестьянство в отличие от казаков было совершенно не организованно, оно сдружилось, срослось с рабской психологией. И только Тамбовщина прославилась своим мужеством.
Ленин предвидел это и решил задобрить казаков, но так—то так, сугубо по-еврейски, использовал дьявольскую хитрость, свойственную ему и членам его маленькой еврейской синагоги.
Обсудив со своими подельниками казачий вопрос, он предложил им три привлекательных лозунга.
Это отмена обязательной военной службы, отмена обязанности родителей покупать обмундирование и оружие на свои гроши и обещание, что эти обязанности возьмет на себя советская казна.
Всем казакам разрешалась свобода передвижения по стране, военные сборы отменялись.
И казаки клюнули. Но это оказалось ловушкой. На самом же деле Ленин и Бронштейн задумали в отношении казачества нечто ужасное.
Едва казаки успокоились, едва начали пир в своих семьях, у друзей по поводу мира и взаимопонимания между казаками и большевиками, как их тут же стали призывать в Красную армию, уводили воевать вдали от родных мест, расказачевали, а их семьи стали переселять в Центральную Россию или в Сибирь. А кто отказывался – расстреливали без суда и следствия, как обычно в коммунистическом духе.
Для того, чтобы получить из казны оружие и снаряжение, казаки должны были сначала сдать свое, имеющееся у себя фамильное оружие, а за сокрытие оружия – опять же расстрел. Ходить, и ездить можно было куда угодно, но только днём, даже в своей собственной станице: комендантский час, за его нарушение – опять же расстрел.
Свободолюбивые казаки за совещались, расшумелись и сказали обычное, но веское слово «нет» русскому раввину Ленину, еще не зная, что это для них будет значить. Они не только отказались выполнять невыполнимые требования, но и стали организовываться, оказывать сопротивление карателям.
А Ленин с Троцким, похоже, только этого и ждали.
Ленин пришел в бешенство, разнервничался, раскричался и тут же назначил совет знаменитой тройки: Ленин, Кацнельсон, Бронштейн.
Кацнельсон так возбудился, что стал шепелявить, как истинный еврей, попавший впервые в Россию.
– Ильиц, дорогой, эти мухи оцень назойливы, их надо травить беспосцадно. Я завтра зе, как председатель ВЦИК издам директиву, как ты думаес, Лейба Бронстейн?