кусачки, а электрик показывает свои. У электрика не кусачки, а толстые плоскогубцы. Ими электрик отрезал, хрустя, провода, а затем ловко так заменил старый бочонок новой пластиковой коробкой. Вот и всё, делов-то. Ташка, правда, прошлась кисточкой белой эмульсии по темному пятну над счетчиком, да и всё на этом. Всё просто.
Глядит затем Ташка на старушку Надю, та вздохнула, отчего-то мило ей улыбается. Вспоминает Ташка теперь уже свою старушку. Ее родная бабушка однажды взяла да отрезала провода домашнего телефона. Переполнена она злостью, вся квартира будто натоплена ее злым дыханием. Она никак не поймает того жука, наговаривающего ей по междугородней на таки-ие счета. Никто не сознается. Взяла потому и отрезала, прямо на глазах у рослых племянников, детей таких-то братьев и сестер. Хрустнула и всё – телефон перестал звонить.
Хмыкнула про себя Ташка, а баба Надя помнит ту историю. «И зачем отрезать?» – смеялась тогда Надя над своей подругой. Теперь же улыбнулась внучке своей подруги…
Обе взялись наконец за готовку. За плитой стоит Ташка, баба Надя аккуратно снимает шкуру с баклажан, с любопытством заглядывает под кухонное полотенце, которым Ташка накрыла добротный кусок теста. Надя жалуется, что таки не научилась с тестом возиться. То ли дело ее подруга. Ее звали Сулууча.
Надя и тогда присядет рядышком и поглядывает, как бабуля Ташки с особой бережностью вынимает тесто из миски. Полошится, как бы невзначай не выронить из рук тягучую массу, будто лампу держит в руках. Будто выронит – и планету охватит одна сплошная тьма.
Бабушка вытягивала губы трубочкой, смотрела сверкающими глазами на куски пышного теста, аккуратно валяя их затем в ладонях. Ташка рассмеялась, у нее ведь губы сейчас точно такие же – трубочкой.
– Чванливый мальчишка! – хохочет затем Ташка. А баба Надя озирается: за дверью подозрительный шумок, не мальчишка ли Тилек снова вернулся пьяным?
– Нет, этот мальчуган с разбегу ка-ак пнул хлебушек! А хлебушек обернулся в зерна, а зерна потом разбежались в стороны. Ха-ха! – смеется Ташка. Надя озадачена. Что это за хлеб? Какой, ей-богу, мальчишка?
Бежит и бежит затем мальчишка за зернышками, а те, дразня, сначала врозь, в стороны, потом в кучу. Полетели затем от мальчугана прочь, как пчелиный рой, жужжа. «Вот так тебя накажут, чванливый!» – рассказывала бабушка притчу. Сщурит при этом глаза, расплываясь в морщинистой улыбке, прям как то мягкое густое тесто. «Какой это кесир2!» – кричит бабушка.
Рассказывала она о мальчишке с таким горением, с таким желанием восстановить справедливость, что временами тяжело дышала, заглатывала воздух кусками. Рассказывала эту присказку, вернувшись с работы, с завода. А в столовой металлургического завода бабуля разругалась с двумя русскими женщинами.
«Кто первым помрет с голоду?» – спрашивает одна с забитым бутербродом ртом. «Вон та киргизка!» – отвечает ей вторая, сосредоточившись затем на тарелке супа с лапшой. «Э, нет, первой подохнешь ты!» – отвечает затем первая второй,