лужайками, между которыми пробегают заросшие тропинки. Судя по расстоянию до ближайшего дома позади, сад может быть около сотни метров длиной, но с таким количеством зелени точно сказать невозможно. Я пытаюсь открыть заднюю дверь.
Джек грубо срывает мою руку с ручки. Я удивленно отшатываюсь назад.
– Стоп, стоп, стоп, – вылетает у него изо рта.
Мое сердце начинает дико стучать. Может, Джек в конечном итоге не так уж «немиловиден и безобиден»? Может, он немиловидный серийный убийца?
Он поднимает руки вверх в знак примирения:
– Не хотел напугать вас. Дело в том, что сад – наше личное пространство.
Он сбавляет обороты:
– Знаете, должно быть что-то личное, когда сдаешь в аренду комнату в своем доме, как считаете?
Затем добавляет с надеждой:
– Если любите загорать, то перед домом полно места. Хотя я вижу, что у вас все равно очень светлая кожа, так что, возможно, солнце не ваша тема. И правильно: меланома и все такое.
Я потираю запястье там, где он схватил меня, хотя на самом деле оно и не болит. Судорожно сглатываю слюну, мой пульс зашкаливает. Нужно было просто сказать, что в сад нельзя заходить. Не нужно было применять физическую силу. Я знаю, что он извинился, но все же…
– Вы ведь Лиза, не так ли? – новый голос отвлекает меня от мыслей о Джеке.
В дверном проеме стоит немолодая женщина среднего роста. Она одета в элегантный черный брючный костюм, на ногах – туфли на огромных каблуках. Женщина слишком худа, как человек, восстанавливающийся после долгой болезни или нездоровой приверженности к диетам. Скорее всего, ей чуть за пятьдесят, хотя по ее виду не скажешь, что она готова спокойно сдаться на милость среднего возраста. Ее лицо словно этюд на тему тонких черт лица, но кожа натянута и неподвижна, как от ботокса. Только зеленые глаза, которые сверкают, смотря в сторону Джека, а не в мою, напоминают о том, какой красивой женщиной она когда-то была. И до сих пор является, в каком-то смысле.
Я отвечаю, отходя от Джека. Я до сих пор чувствую на себе резкое прикосновение его руки:
– Да, я пришла посмотреть комнату.
Я бросаю на Джека беглый взгляд; я рада видеть, что ему тоже неловко.
– Ваш сын показывал мне ваш великолепный дом.
Странно, но она не реагирует. Вместо ответа я слышу цокот ее каблуков по потертым половым плитам, когда она подходит к Джеку. Она наклоняется и целует его – в губы.
Упс! Как неловко вышло! Я сгораю от стыда. Хочу, чтобы земля поглотила меня. Следовало помнить, что в объявлении говорилось о том, что дом принадлежит семейной паре, а не матери с сыном. Господи, они же даже не похожи друг на друга. Тревога возвращается: сейчас эта женщина меня выгонит. А я не могу потерять эту комнату.
– Простите, – бормочу я. Заткнись. Заткнись, ты же еще хуже делаешь.
Жена Джека отмахивается от моих извинений, подходя ко мне и протягивая руку для приветствия:
– Я Марта.
У нее твердая рука и гладкая кожа; она не из тех, кому в жизни пришлось тяжело