неподвижно лежит на обочине. Я рассмотрел имя на ошейнике, похоже, его сбила машина. Сочувствую, Нора.
Она так испугалась своей внезапной смены чувств, что продолжила улыбаться, словно улыбка могла удержать ее в мире, в котором она до сих пор пребывала: где Вольт жив, а мужчина, которому она продавала гитарные песенники, позвонил в ее дверь по другой причине.
Эш, вспомнила она, хирург. Не ветеринар, человеческий. Если он сказал, что кто-то мертв, скорее всего, так и есть.
– Мне очень жаль.
На Нору накатило знакомое ощущение горя. Только сертралин[3] помешал ей заплакать.
– О боже.
Едва дыша, она вышла на мокрую брусчатку Бэнкрофт-авеню и увидела несчастное рыжее существо, лежащее у бордюра на блестящем от дождя асфальте. Его голова касалась тротуара, а лапы раскинулись, словно в среднем галопе, в погоне за воображаемой птицей.
– О, Вольт. О нет. О боже.
Она знала, что должна испытывать сожаление и отчаяние из-за смерти своего друга-кота – так и было, – но она вынуждена была признать еще кое-что. Пока Нора смотрела на тихое, мирное выражение морды Вольтера – полное отсутствие боли, – во тьме зрело неотвратимое чувство.
Зависть.
Теория струн
За девять с половиной часов до того, как Нора решила умереть, она опоздала на свою вечернюю смену в «Теорию струн».
– Извини, – сказала она Нилу в неряшливой комнатушке без окон, служившей ему кабинетом. – У меня кот умер. Вчера вечером. Нужно было его похоронить. Ну, вообще-то мне помогли. Но потом я осталась одна в квартире и долго не могла заснуть, и забыла поставить будильник, и проснулась только в середине дня, так что пришлось спешить.
Все это было правдой, и она воображала, что ее внешний вид – лицо без макияжа, небрежный хвостик и зеленое вельветовое платье-сарафан из секонд-хенда, которое она носила на работу всю неделю, – вместе с общим настроением усталого отчаяния ее прикроет.
Нил оторвался от компьютера и откинулся в кресле. Сцепил руки и поднял вверх большие пальцы, подставив их под подбородок, словно был Конфуцием, размышляющим над глубокой философской истиной о вселенной, а не хозяином магазинчика музыкальных инструментов, разбирающимся с опоздавшей сотрудницей. За его спиной висел огромный постер Fleetwood Mac[4], правый верхний угол которого отклеился и загнулся, как щенячье ухо.
– Послушай, Нора, ты мне нравишься, – Нил был безобидным. Пятьдесят с чем-то лет за плечами, страстный поклонник гитарной музыки, он любил несмешные шутки и сносно играл в магазине старые песни Дилана[5]. – И я знаю, что у тебя проблемы с психикой.
– У всех проблемы с психикой.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Мне уже гораздо лучше, в целом, – соврала она. – Это неклиническое. Врач говорит, это ситуационная депрессия. Просто происходят новые… ситуации. Но я же не беру больничный из-за этого. Только когда моя мама… Да. Только в тот раз.
Нил