– снова осторожно подал голос Петька, – ты не ответил…
– Я не знаю, что сказать, сынок. Честно. Понятия не имею. Единственное, что я сейчас понял, что к врачу мне не надо.
– А ты хотел?
– Не то, чтобы хотел. Но думал. А потом ты взял и сделал так, что я больше об этом не думаю. Только вот что теперь со всем этим делать, сынок, я действительно пока не знаю.
Припарковав машину, Сергей взял сына на руки и вошёл в здание гостиницы.
Глава восьмая. Лицо
Насте было страшно. Она сидела в палате и пыталась слушать пожилую медсестру, терпеливо объясняющую, куда положить свои вещи, как включать телевизор, где находится душ и туалет, что-то ещё, раздающееся эхом в ушах и не оставляющее ни одного понятного слова. Когда сестра ушла, Настя так и осталась сидеть на аккуратно заправленной кровати, прижав к груди свою сумочку и смотря прямо перед собой. Проходило время, она не двигалась, чувствуя себя проваливающейся в тишину, словно в какую-то огромную комнату без пола и потолка, где все звуки вдруг стали видимы, оставляя за собой мягкие нити повторяющихся разноцветных полос. Что-то происходило с ней, она чувствовала это, не понимая и не пытаясь понять, она словно жила в нескольких сантиметрах от самой себя, наблюдая медленно вращающуюся комнату со стороны и удивляясь сплетённым в разноцветные ниточки звукам.
Когда группа врачей вошла в палату, Настя продолжала сидеть на постели. Кто-то включил верхний свет, затем у неё аккуратно взяли зажатую в руках сумочку, положив её вместе с вещами в шкафчик рядом с кроватью, с ней говорили − она отвечала, её просили раздеться – она разделась, без интереса наблюдая откуда-то со стороны свои руки и ноги, покрытые пепельными пятнами. Её одели в клетчатую пижаму, и она послушно подняла руки, помогая в этом, по её ладони провели каким-то холодным инструментом – она не заметила, ей сделали укол – она не пошевелилась, а потом… потом пришли голоса.
Голоса пробивались через вату глухих звуков, словно из другого мира, и порой Настя не понимала, с кем говорит именно сейчас – с врачами перед собой или же с наплывающими отовсюду голосами, отвечая невпопад на задаваемые ей вопросы. Всё, что она видела в этот момент, расплёскивалось у неё перед глазами размытыми пятнами, превращаясь в разноцветный шёпот, то замедляющий свой бег, то ускоряя его, как в кино, когда голоса становятся низкими и страшными, внезапно срываясь в визг, больно отдающийся в ушах. Страха уже не было. Было ощущение полной пустоты везде, где останавливался взгляд, цепляющийся за пискливое дребезжание, растянувшееся цветной паутиной за каждым, кто что-то говорил или делал, вытягиваясь нитями из открывающихся ртов и прилипая к щекам, плечам и ладоням. "Где я сейчас?" – равнодушно думала Настя, слыша свой голос, раздающийся в голове без интонаций и оставляющий перед глазами очень красивую синюю радугу, тут же рассыпавшуюся на ослепительные искры, из которых в воздухе прозрачным хороводом появилось её лицо. Губы шевелились, говоря что-то неслышное, и Настя смотрела на саму себя, не понимая ни слова,