голубей, старуха изо всех сил стукнула её клюкой между лопаток, ещё хотела по голове, но женщина увернулась, закричала. Тут кто-то подбежал, выдернули клюку из старухиных рук, стали на неё ругаться, даже, кажется, кого-то вызвали, то ли милицию, то ли психиатров, да толку не было. Эта жирная, грузная старуха продолжала кормить голубей напротив подъезда, и все старались её обойти. А кто-то нарочно шёл прямиком, а когда бабка поднимала клюку, отбирали и швыряли далеко. И ей приходилось ковылять за своей клюкой медленно, переваливаясь, чуть не падая, потому что без клюки она ходила плохо. Я разглядывала её издали, из-за угла дома, или прячась за дверью подъезда, никак не могла «приделать» руки над нашим окном к ней – на улице она была одетая, рукава даже свисали чуть-чуть. И она была без кастрюльки. Из мешка доставала свой хлеб. Люди жалели её, говорили, что она воевала.
Дядя Коля тоже воевал. У него от колен до ступней были металлические стержни в ногах вместо кости. А он ещё после ранения грузчиком работал. Он весёлый был, лохматая седая грива, всё сидел на скамейке, балагурил, потихоньку водочку попивал из горла, байки всякие травил с каждым проходящим, девчонкам молодым (да и старушкам) комплименты делал. Но эту старуху гонял почём зря. Она только его боялась.
Большая комната в квартире с круглым столом в центре, и ещё больше на даче с таким же круглым столом. Они у меня сливаются в одно пространство, и я даже иногда не знаю, какие сцены проходили дома, а какие на даче. Происходила некая незаметная телепортация: ты на даче – и ррраз! Ты дома. И та же огромная проходная комната с круглым столом посередине.
Пространство в окружении любящих женщин. Мама, бабушка, Светка. Ну, не женщина, конечно, но она меня старше на одиннадцать лет. Я сижу на руках у мамы и выпендриваюсь. Хочу – у мамы на ручках посижу, хочу к бабушке попрошусь, а Светка тоже протягивает руки и тоже хочет меня подержать. Захочу, снизойду и пойду к ней на ручки. А летом к этому любящему женскому раю прибавлялась еще баба Нюра. Хозяйка дачи. Она и её муж дедушка Ваня любили меня, как свою внучку. (Их дети погибли в молодости). Изрезанные глубокими морщинами лица. Я, когда сидела у бабы Нюры на коленях, трогала её лицо, ощупывала, пыталась выровнять борозды и расселины кожи, которые, стоило их отпустить, вновь смыкались, а она меня всё гладила и гладила по голове, по спине, чёлку мне короткую всё пыталась назад убрать дрожащими руками. Смотрела на меня, целовала в щёчки, в макушку. А дедушка Ваня издали наблюдал пристально. Но у нас с ним была своя епархия – собаки! Вот моя точка притяжения, мой магнит, страсть, которая несла меня на дачу впереди взрослых! Не помню, как я в первый раз познакомилась с дачными псами. Для меня они были всегда. Если дача, то Дружок и Найда. Дедушка Ваня очень смешно рассказывал, как взял маленького кутёнка, которого бросил кто-то. Шёл из магазина и нашёл у дороги, пожалел и взял. Какой тот был маленький, есть ещё почти