эту не то просьбу, не то приказ. Ей и самой вдруг захотелось выпить. События этого безумного дня располагали.
– Ну, здравы будем! – Баба Глаша одним глотком осушила стопку, закусила печенюшкой. Арина последовала примеру хозяйки.
Самогонка была обжигающе-крепкой, но почти сразу же эта крепость превратилась в успокаивающее тепло, растекающееся из желудка по всему телу.
– Баба Глаша, – сказала она шепотом, – так что же тут происходит?
– А то происходит, что со всякой живой тварью рано или поздно случается. – Старушка говорила загадками, не сводя взгляда с окна. – Помирает он, вот что происходит.
– Кто?
– Сказочник. – Ее голос дрогнул, пошел рябью. – Ведьмин сын помирает. Пришло, видать, и его время.
– Но откуда вы знаете?
Арина вспомнила лысую голову на тонкой кадыкастой шее, руки-плети. Старик был болен, но собирался ли он умирать?
– Знаю. Видела такое в молодости.
– Какое?
– Сначала туман с утра до ночи. Не помню сколько, но долго. Потом птицы с неба падали. Вороны, галки, но больше всего воробьев. А потом пожар. Загорелись торфяники, да так, что только через месяц погасили. Весь Дымный Лог был в дыму. – Баба Глаша невесело усмехнулась. – Может, потому он и дымный? Кто знает…
– И что это? – спросила Арина.
– Знаки.
– Какие знаки? – Арина пока ничего не понимала, но тепло, дарованное самогоном, вдруг улетучилось. Она плотнее завернулась в простыню.
– Знаешь, как умирают ведьмы? – вдруг спросила баба Глаша, тоже кутаясь в пуховую шаль.
– Как?..
– Тяжко. И чем сильнее ведьма, тем труднее ей уйти. Вот такое их проклятие. Его мать так умирала, мучилась сама и людей мучила. Не хотела старая…
– Умирать?
– Не хотела свой дар ведьмовской с собой забирать. Или не могла. Этого уже я не знаю, как у них там. Дар этот или проклятье передают по крови, от матери к дочери. А у нее, у ведьмы, вместо дочки родился сын…
– Сказочник… Ведьмин сын.
– И дар такой забирать не хотел.
– Почему?
– Почему, спрашиваешь… – Баба Глаша смахнула со стола крошки. – А время тогда какое было, знаешь? Коммунизм мы тогда строили, в светлое будущее строем маршировали. Он был комсомольцем.
– Сказочник?! – В то, что этот древний как мир старик когда-то был комсомольцем, никак не верилось. Что-то путает баба Глаша.
– И он, и я. Мы комсомольцы, а сестра моя младшая, Лидка, ходила в пионерах. Такие времена. – Баба Глаша вздохнула. – И вот сама посуди, каково было комсомольцу с такой-то семьей. Мать – ведьма. И пусть тогда ни в бога, ни в черта не верили, а верили только в товарища Сталина, но все равно пятно на биографии такое, что не отмыть. Как его в комсомол приняли, ума не приложу. Он в партию рвался. Тогда все из комсомола в партию, а тут мать – ведьма… А он ведь ее любил, мать-то свою. Поздний он у нее был, поскребыш. И она его любила. Даром что ведьма, а сердце-то все равно материнское. Учить его пыталась премудростям своим,