Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны). Алексей Тарновицкий

от обиды, от неприятных мыслей.

      – Ой, – спохватывается Мама-Нина, – мне ж там нужно объявление сделать! И на Новый год еще не все сдали… Вы уж тут, девки, как-нибудь без меня, ладно?

      Она по-матерински целует изогнувшуюся перед зеркалом Ирочку в редковолосое темечко.

      – Ах! – восклицает та. – Зачем?! Ну вот, размазала!

      – Ничего, снова намажешь, – спокойно парирует Нина. – Не жалей тушь, все равно не твоя, Соболевой.

      Выходя из курилки, она незаметно крутит пальцем у виска и подмигивает Аньке: мол, не бросай эту дуру одну, мало ли что…

      И вот подруги сидят вдвоем в пустой курилке, смолят болгарские сигаретки. Ирочка успокоилась; теперь она пребывает в апатии, образцово накрашенные глаза смотрят тускло, движения заторможены и неловки.

      – Анька, знаешь, чего я хочу больше всего на свете? – говорит она, уставившись в сизый полумрак декабрьского полудня, клубящийся за верхней, незамазанной частью единственного окна.

      – Ну?

      – Я хочу быть тобой, – бесцветно, без интонации произносит Ирочка. – Я хочу быть Анной Денисовной Соболевой. Давай поменяемся?

      – Не говори глупостей, мать. Чем тебе плохо быть собой? Посмотри: молодая, кра…

      – …сивая, стильная… – так же вяло подхватывает Ирочка. – Такая семья, такой папа, такая квартира… Слышала я все это, знаю, не повторяй. Но я хочу быть Анькой. Пусть немолодой, пусть некрасивой, пусть не…

      – Это я-то немолодая-некрасивая?! – с шутливым возмущением спрашивает Анька. – Ну, мать, ты говори-говори, да не заговаривайся.

      Ирочка вяло отмахивается:

      – Не надо, Ань. Ты ж понимаешь, о чем я.

      – Нет! – сердито говорит Анька. – Нет, не понимаю. Ну, бросил он тебя, так что теперь, утопиться?

      – Ага, тебе легко говорить… – Ирочка поворачивает к подруге бледное лицо с тусклыми апатичными глазами. – Тебя, наверно, и не бросали ни разу.