в своих лучах морской звезды. Темная шероховатая поверхность перед глазами – дно чугунной ванны, вот ножка торчит, а дальше – кусок линолеума и подергивающаяся дверь. Значит, верх – вон там…
Шипя, расплел ноги, выдернул из-под себя руку и предпринял попытку сесть. Голова резко, до темноты в глазах, налилась тяжестью, и навалилась дурнота. Спустя пару мгновений мир еще раз сжалился надо мной, и стоявший в ушах шум расслоился на узнаваемые звуки. Кто-то дергал с той стороны дверную ручку и испуганно, на грани паники, кричал:
– Андрюшенька, что с тобой?!! Господи, открой дверь!
– А-а-а… – Я попытался подать признаки жизни. Из горла вырвался какой-то хрип. – Сейчас… – Со второй попытки удалось произнести слово громче.
Дверь перестала дергаться, и мамин голос (ну конечно, как я сразу не узнал?) взволнованно зачастил:
– Ну что там у тебя случилось?! Ты упал? Давай открывай скорее! Ничего себе не сломал?!
– Подожди… Сейчас, – повторил я, борясь с подступающей дурнотой. Наконец удалось неловко сесть, привалившись спиной к холодному кафелю, и подтянуть под себя непривычно безволосые ноги.
«Ну да, – обвел я глазами помещение, – узнаю. Ванная на старой квартире. Все верно, без обмана». С облегчением на секунду прикрыл глаза и, криво улыбаясь, перевел дух. Потом поднял руку и сорвал с трубы висевшее надо мной полотенце.
– Сейчас, мам, – произнес уже окрепшим голосом. – Сейчас…
За дверью притаилась встревоженная тишина. Мама прислушивалась, пытаясь определить тяжесть полученных мной повреждений и их совместимость с жизнью.
Встать удалось неожиданно легко. На пару секунд замер перед зеркалом: там кривилось в гримасе смутно узнаваемое детское лицо. Справа на лбу – косая ссадина, на глазах набухающая кровью. Длинные темные сосульки мокрых волос, узкие плечи и худая шея над выступающими ключицами.
«Да, красавец… Ладно, потом налюбуюсь. – Повернулся к двери и запахнул вокруг себя полотенце. – Черт, защелка как неудобно высоко висит…»
Наконец удалось справиться с замком, и в ванную ворвался перевозбужденный вихрь. Меня за пару секунд осмотрели, ощупали, встряхнули, отругали, пожалели и попытались опросить. Организм возмутился. Почувствовав неладное, я прошмыгнул мимо мамы, сделал несколько быстрых шагов по коридору, придерживая полотенце левой рукой, рванул дверь – только бы успеть! – и согнулся над унитазом.
«Молодца́, – подумал, оторвавшись на пару секунд от увлекательного занятия. – Успел».
Спустя минут пять меня водворили в койку. Ссадина под горестные мамины причитания смазана йодом и залеплена лейкопластырем, а поверх расцветающего синеватым великолепием шишака возложена обернутая вафельным полотенцем грелка с ледяной водой. Мама удалилась, и я с интересом приступил к изучению своей комнаты.
На стене над кроватью – темно-багровый ковер с абстрактным рисунком и кисточками по краям. Пылесборник, надо будет избавиться при случае.