Соседи вечно на шум жаловались и на то, что он непотребных девиц к себе водит, натурщицы якобы… Правда, давненько его уже не видать, должно быть, и впрямь остепениться решил. Да и то, из него художник, как из меня актриса варьете!
– Очень даже может быть, – задумчиво сказал я и поспешил откланяться.
Еще один Барентон? Художник? Лавочник говорил о человеке, которого посчитал художником и который держался у Барентона-торговца как у себя дома. Совпадение? Не верю я в такие совпадения! Может быть, они родственники? Имени торговца я не знал, в рекламе значилось «Р. Барентон». Очень любопытно!
И у меня родился план…
Как и большинство моих сверстников из хороших семей, я подвергался суровому домашнему обучению. Меня учили не только письму и счету, а впоследствии более сложным наукам, но и прививали любовь к изящным искусствам, в том числе живописи. Увы, я оказался настолько бесталанен, что был неспособен нарисовать даже домик, чем до крайности расстраивал матушку (она писала прелестные легкие акварели, многие из которых и по сей день украшают стены моего дома). И это при том, что я вполне недурно чертил! «Ну, полно, нельзя же быть талантливым во всем!» – говорил обычно отец и посмеивался, явно намекая на мою нелюбовь к музицированию, парусному спорту и теннису. Разумеется, всему этому я обучился если не на отлично, то на вполне приемлемом для джентльмена моего положения уровне и мог не опасаться ударить в грязь лицом. Но вот живопись, увы, так мне и не покорилась!
«Что ж, – философски подумал я, подъезжая к дому, – я всегда могу сказать, что любовь к изобразительному искусству поразила меня внезапно, как поражает молния, и теперь я жажду приобщиться к прекрасному. Пускай обучают!»
– Ларример, знаете, я решил стать художником, – сказал я, отдавая дворецкому трость и шляпу.
– Прекрасно, сэр, – сказал он с улыбкой. Его радужное настроение ничуть не померкло с утра, и он даже не вспомнил мою чудовищную детскую мазню, по недоразумению именовавшуюся рисунками.
– Но мне ведь нужно будет практиковаться! Давайте я напишу ваш портрет?
– Сэр, осмелюсь заметить, джентльмену не пристало рисовать портрет дворецкого, – серьезно сказал он.
– Как угодно, Ларример, – пожал плечами я. – Тогда я пока потренируюсь… вот, скажем, на кактусах!
И, оставив замершего дворецкого, я прошествовал в оранжерею. Спасенный Конно-идея, с которым я возился весь вчерашний вечер, кажется, заметно приободрился. Это меня воодушевило и, перекусив на скорую руку (и снова Ларример даже не подумал возразить, что меня уже порядком напугало!), я принялся собираться.
Костюм я сменил – и так уже инспектор как-то странно на меня смотрел, привык ведь видеть элегантно, по последней моде одетого джентльмена! Да и скверно у меня получается притворяться человеком более низкого общественного положения… Лучше уж изображу пресыщенного скучающего господина, решившего найти себя в искусстве. Да! Как нельзя кстати пришелся кошмарный сиреневый шарф, подаренный на прошлое Рождество тетушкой Мейбл! Он дисгармонировал со