как внучек таял не по дням, а по часам, но не знал, чем помочь горю. Поил какой-то травой, два раза носил в баню, – больному не делалось лучше. Мальчик почти ничего не ел. Пожует корочку черного хлеба, и только. Оставалась от весны соленая козлятина, но Гришук и смотреть на нее не мог.
«Ишь чего захотел: теленочка, – думал старый Емеля, доковыривая свой лапоть. – Ужо надо добыть».
Емеле было лет семьдесят: седой, сгорбленный, худой, с длинными руками. Пальцы на руках у Емели – едва разгибались, точно это были деревянные сучья. Но ходил он еще бодро и кое-что добывал охотой. Только вот глаза сильно начали изменять старику, особенно зимой, когда снег искрится и блестит кругом алмазной пылью. Из-за Емелиных глаз и труба развалилась, и крыша прогнила, и сам он сидит частенько в своей избушке, когда другие в лесу.
Пора старику и на покой, на теплую печку, да замениться некем, а тут вот еще Гришутка на руках очутился, о нем нужно позаботиться… Отец Гришутки умер три года назад от горячки, мать заели волки, когда она с маленьким Гришуткой зимним вечером возвращалась из деревни в свою избушку. Ребенок спасся каким-то чудом. Мать, пока волки грызли ей ноги, закрыла ребенка своим телом, и Гришутка остался жив.
Старому деду пришлось выращивать внучка, а тут еще болезнь приключилась. Беда не приходит одна…
II
Стояли последние дни июня месяца, самое жаркое время в Тычках. Дома остались только старые да малые. Охотники давно разбрелись по лесу за оленями. В избушке Емели бедный Лыско уже третий день завывал от голода, как волк зимой.
– Видно, Емеля на охоту собрался, – говорили в деревне бабы.
Это была правда. Действительно, Емеля скоро вышел из своей избушки с кремневой винтовкой в руке, отвязал Лыска и направился к лесу. На нем были новые лапти, котомка с хлебом за плечами, рваный кафтан и теплая оленья шапка на голове. Старик давно уже не носил шляпы, а зиму и лето ходил в своей оленьей шапке, которая отлично защищала его лысую голову от зимнего холода и от летнего зноя.
– Ну, Гришук, поправляйся без меня, – говорил Емеля внуку на прощанье. – За тобой приглядит старуха Маланья, пока я за теленком схожу…
– А принесешь теленка-то, дедко?
– Принесу, сказал.
– Желтенького?..
– Желтенького…
– Ну, я буду тебя ждать… Смотри, не промахнись, когда стрелять будешь…
Емеля давно собирался за оленями, да все жалел бросить внучка одного, а теперь ему было как будто лучше, и старик решился попытать счастья. Да и старая Маланья поглядит за мальчонком, – все же лучше, чем лежать одному в избушке.
В лесу Емеля был как дома. Да и как ему не знать этого леса, когда он целую жизнь бродит по нему с ружьем да с собакой. Все тропы, все приметы – все знал старик на сто верст кругом. А теперь, в конце – июня, в лесу было особенно хорошо: трава красиво пестрела распустившимися цветами, в воздухе стоял чудный аромат душистых трав, а с неба глядело ласковое летнее солнышко, обливавшее