В это время глава Национального собрания депутат Бальи, который в центре картины, на возвышении, призывал депутатов к сопротивлению уже окончил свою жизнь на гильотине и многие депутаты, тянущие к нему руки в революционном исступлении, уже были гильотинированы той самой революцией, ради которой они собрались в этом историческом зале.
Штурм Бастилии. Шарль Тевенен. 1793 г. Музей Карнавале
Таков еще один эпиграф к нашему повествованию.
Часть II
А дальше события понеслись!
Теперь на вершины Власти будут подниматься все новые и новые гиганты, чтобы при падении оказаться карликами…
В это время у Антуанетты просыпается невероятная энергия, как и у нашей императрицы перед крахом империи.
Она вмешивается буквально во все государственные дела. Она, у которой был главный лозунг: «Развлекайтесь!» – сумела овладеть тайнописью. Ночами она корпит над бесконечными письмами за границу. При помощи тайнописи идут ее непрерывные сношения с братом и другими европейскими монархами. Она призывает, молит их вмешаться.
«С каждым декретом Национального Собрания, – пишет она, – нас отодвигают все дальше и дальше от власти».
Декларация прав человека и гражданина. 1789 г. Музей Карнавале
И действительно, в Париже – лавина революционных декретов. Отменены сословия. Упразднены титулы. Маркизы, графы, герцоги – в прошлом. Новая история – все равны. Впрочем, два титула сохранились – у графа Мирабо, сказавшего: «Европа, Франция, весь мир знают меня как графа Мирабо», и, конечно, у герцога Орлеанского.
Герцог сохранил свой титул, но с революционной приставкой – герцог Эгалите. Да здравствует герцог Равенство!..
Свобода вероисповеданий. Свобода прессы. И, наконец, величайший декрет – Декларация прав человека и гражданина. Мечта просветителей стала явью. Декларация объявила: «Все люди рождаются свободными и равноправными. Живут свободными, равноправными и имеют право сопротивляться угнетению».
На Марсовом поле воздвигнут алтарь Свободы.
В эти дни в Версаль пришел фландрский полк. У Антуанетты появилась радостная возможность вспомнить о прошлом, услышать вновь забытые слова: «Да здравствует королева!»
Она устраивает прием для пришедших гвардейцев. Вино лилось рекой, в бесконечных тостах славили короля и королеву. Правда, кто-то все-таки провозгласил тост «за Нацию».
Но пирующие дружно не поддержали.
Уже на следующий день все происходившее в Версале становится известно в Париже. В голодном Париже. Ибо Революция – загадочная дама, когда она появляется – тотчас исчезает еда.
Как и в Петербурге 1917 года, в Париже пропал хлеб. С негодованием говорят в столице о версальском пиршестве. Рассказывают о криках «Да здравствует королева!», о том, как посмели отказаться поднять бокал за свободную Нацию.
В Пале-Рояле – сборища возмущенных и… раздают пики!
И вскоре, как напишет Камиль Демулен, «восемь тысяч разгневанных