на словах. Важно было ощущать себя самостоятельным человеком, способным на право выбора, а не послушной безвольной марионеткой на службе у могущественных кукловодов. – Его спровоцировали, вынудили.
– Отнюдь. История с семьей Гринвуда не шла вразрез с интересами корпорации, пока он не обезумел и не стал убивать всех подряд. Пункт шесть-два-четыре, параграф три: стараться вмешиваться только в крайнем случае и без надобности не вводить какие-либо законы, противоречащие законам природы, – дабы не порождать преступления, чтобы потом их наказывать, – по памяти процитировал Медекис. – Никакого эгоизма и злоупотребления служебным положением в личных целях, Кейт. Там, если помните, еще двенадцать пунктов – так вот Гринвуд нарушил их все!
– Да, конечно. Я предпочитаю, чтобы меня помнили по тем делам, которые я совершила для других, а не по тем, что другие совершили ради меня. Я помню присягу корпорации, Дин. Я только хочу понять, почему ему не позволили вернуть все назад, – повысив голос, упрямо гнула свое девушка и сжала кулаки, почувствовав, как ногти впились в ладони. – Ведь это же так просто.
Медекис со своего места следил за поникшей фигурой девушки. Казалось, что его новая знакомая вот-вот расплачется. Дин едва удержался, чтобы не подойти и не обнять собеседницу за хрупкие плечи. Сказать что-нибудь ласковое, успокоить. И почему на эту дерьмовую работу вечно попадают такие хорошенькие? Медекис скосил глаза в угол комнаты, где подмигивала индикатором компактная камера наблюдения. Треклятая субординация и обязательная дистанция между агентами. Несколькими резкими движениями он вытряс из стоящей на столе баночки зубочистку и, сунув в угол рта, стал мусолить ее зубами, терпеливо дожидаясь, пока буря внутри девушки не уляжется.
– Извините, Дин, – наконец, устало закрыв глаза, Кейт приложила ладонь к болезненно горящему лбу. – Вы тут отвлекаетесь, возитесь со мной, тратите свое время. А я… Не знаю, что на меня нашло. Я не должна была всего этого говорить. Видимо, это усталость, перемещение. Я чуть не умерла, а сейчас жива и на теле нет ни единой царапины. И тот пожилой человек, который встретил меня в этом месте. На скамейке у обрыва. У него была трость с песочными часами, я запомнила… Он обещал рассказать о моих настоящих родителях, а это что же тогда получается – что вся моя прошлая жизнь обман? – Она сбилась, помолчала и совсем-совсем тихо, так что Медекис едва расслышал, закончила: – Я совсем, совсем ничего не понимаю, Дин. Верите, нет? Это все словно какой-то сон, горячечный бред, от которого никак не проснешься.
– Сейчас вы слишком возбуждены и вдобавок устали. Возьмите себя в руки и перестаньте уже обвинять себя во всех смертных грехах, Кейт, – спрыгнув со стола, Медекис подошел к креслу и присел на корточки рядом с девушкой. – А Гринвуд, мы еще вернемся к нему, обещаю. Посмотрите на меня – в случившемся нет вашей вины, слышите? Вы должны понять это и сказать самой себе. Вы понимаете меня, Кейт?
– Я попробую, – тихо ответила девушка, глядя на него. –