и общежития. И он прекрасно знал магическую силу своего стремительного наступления, от которого расширялись зрачки преступников, и они начинали делать бессмысленные и суетливые движения, пытаясь спрятать вещественные доказательства; от которого истошно визжали голые девицы; торопливо начинали оправдываться мелкие воришки и сутенеры; привычно становились лицом к стене бывалые бандиты.
И сейчас он вошел на кухню так, как привык это делать на службе. Курга с безумными от страха глазами отшатнулся к разделочному столу и, парализованный, замер, лишь его руки продолжали лихорадочно комкать грязное полотенце.
– В чем дело? – рявкнул Земцов, ровным счетом ничего не понимая, но делая вид, что ему все хорошо известно, и теперь он требует от Курги объяснений.
– Как… – пролепетал Курга. – В каком смысле?
– Что ты делал у ворот?! Что ты со мной в прятки играешь?!
– Ничего, – пожал плечами Курга и вымученно улыбнулся. – Мне показалось…
– Что тебе показалось? Только не надо врать! Не надо!
Земцов продолжал приближаться. Широкоплечий, высокий, весом в сто двадцать килограммов, он внушал хозяину ужас. Земцов знал – шок, вызванный его появлением, очень силен, но быстро проходит, и потому Курге нельзя было давать опомниться.
– Мне показалось…
– В чем у вас руки? Они выпачканы в крови!
– Нет-нет, вам показалось! – срывающимся голосом выкрикнул Курга.
Земцов вырвал из его рук полотенце, расправил его и поднес к свету. На нем отчетливо виднелись пятна крови.
– Что это значит?
– Я не понимаю, отчего вы так завелись! – начал все более осмысленно оправдываться Курга.
– Почему на твоих руках кровь?
– Какая кровь?.. Да нет же, руки чистые! – заверил Курга и показал Земцову розовые от снега ладони – с одной и с другой стороны, как это делают малыши в детских садах. – А полотенце могло быть выпачкано… Тут туристы часто разделывают мясо на шашлыки… и баранину на барбекю потрошат…
Земцов понял, что козырей у него нет, и ходить больше нечем. Это нередко случалось на задержании, когда не удавалось взять человека с поличным и найти улики. Но Земцов никогда не давал задний ход. Многозначительно улыбаясь, он пускал в лицо жертве сигаретный дым и обещал, что «все равно, ублюдок, расколешься». Затем отходил в сторону, уступая место подчиненным ему операм. Молодые крепкие ребята ударами в живот и по голове валили жертву на пол, надевали наручники и отправляли в ИВС[2]. Не было случая, чтобы прогнозы Земцова не сбывались. Проходили сутки или двое, и задержанный подписывал «чистосердечное признание».
Но Земцов не мог ни ударить Кургу, ни надеть на него наручники. Он лишь скрипнул зубами и на всякий случай отошел к двери. «Не перегнуть бы палку, – подумал он. – А то совсем запугаю его, и, глядишь, он раньше времени в штаны наложит… Достаточно для профилактики, чтобы не забывался».
– Мне показалось, –