rel="nofollow" href="#n_8" type="note">[8], кто ты? – помолчав, спросил Митро.
– Ну?
– Пень безголовый. Не обижайся. Сто раз я тебя просил! Сам знаешь, сколько наших на конных барышничают. Без лошадей не останешься, не бойся. А то, что Варька в хоре большие деньги будет получать, – забожиться могу.
– Опять? – сердито спросил Илья. – Я тебя тоже прошу – хватит с этим! Варьку – в город? Перед пьянью в кабаке кривляться? За деньги?!
– Да ты рехнулся?! – взорвался Митро. – Кто ее кривляться заставит, голова дубовая! Мозгами-то пораскинь, чаво, я дело говорю, а ты!.. Ну и сиди здесь, лошадям хвосты крути! Что ты здесь имеешь, сам скажи… Бричку эту? Шатер драный? Две клячи на трех ногах?!
– Клячи?! – взвился Илья. – У меня – клячи?! Сам ты на трех ногах!
Митро вскочил. Они стояли грудь к груди у догорающих углей, уже готовые вот-вот сцепиться. Но дед Корча негромко покряхтел, не поднимая головы, и Митро сразу пришел в себя.
– Молодой еще грозить мне, – сказал он спокойно. Отвернулся, заговорил о чем-то с подбежавшими цыганами и пошел с ними прочь.
Илья, сжав кулаки, смотрел ему вслед. У его ног на огне бешено бурлил котелок.
– Варька, ослепла?
– Вижу, – сдавленно сказала сестра, наклоняясь над варевом.
Илья сумрачно смотрел в огонь. Сквозь зубы спросил:
– Чего ревешь, дура?
– Ничего, – не поднимая головы, прошептала Варька. – Сейчас готово будет. Садись.
– Не хочу, – зло сказал он. Шагнул через угли и исчез в темноте.
От табора Илья ушел к реке. Здесь, на излучине, туман рассеивался, и серебристая лунная дорожка бежала по черной воде к заросшему камышом берегу. Тоскливо кричали лягушки. Над головками камышей бесшумной тенью пролетел лунь. Внезапный порыв ветра донес от табора отзвуки голосов, лошадиного ржания, а через минуту все стихло. Илья отошел к копне сена, сметанной кем-то у самого берега. Сел в сырую от росы траву, обхватил колени руками. Задумался.
За спиной послышались медленные шаги. Илья обернулся. Увидев приближающегося деда Корчу, растерянно вскочил.
– Сиди, – махнул рукой тот, с кряхтением опускаясь в траву. Но Илья не решался сесть, и старику пришлось потянуть его за рукав. – Садись, говорят тебе. Ну и роса сегодня! Завтра жарко будет…
Илья настороженно молчал.
– Что Арапо? Обиделся? – наконец спросил он.
– Много чести – обижаться на тебя. Совсем совесть потерял?
Илья опустил голову. Сорвал головку репейника, повертел ее в пальцах.
– Не хочу в город.
– Не хочет он… – хмыкнул старик. – Привяжут тебя там, что ли? Не понравится – вернешься. Мы зимовать все равно под Смоленск поедем. Тебе какая разница, где на печи лежать – там или в Москве? О сестре подумал бы…
– А что, я не думаю? – буркнул Илья. Отвернулся, уставился в темноту.
Они с Варькой родились в один день, в крестьянской избе. Мать зашла туда погадать и, внезапно почувствовав схватки, попросила разрешения прилечь на лавку. Стояла осень, ледяная, промозглая. Сжатые поля поливал