вас в пути… а тут гонец из Парижа с известием о вареннском бегстве. Мы ринулись в погоню за вами – а вы нас уже здесь поджидаете!
Он явно издевался, но Мария и бровью не повела: что без этой мрачной твари, кузнеца, не обошлось, она уже давно поняла.
– Ну что же, гражданин, – ее передернуло от отвратительного вкуса этого слова, – вы прекрасно знаете: я – русская, я подданная ее величества российской императрицы Екатерины Алексеевны, – а значит, могу себе позволить убеждения иные, чем у вас и ваших кузнецов. Не вижу оснований задерживать меня, а тем более – ломать мою карету. Извольте следовать своим убеждениям, а мне предоставьте следовать своим – и своей дорогою!
– Как бы не так!
Оба содрогнулись, точно при грохоте выстрела: злющая горничная, девка из Мон-Нуара, вскочила на подножку кареты и теперь стояла, пригнувшись, точно кошка, готовая к прыжку, осыпая обоих отборной бранью.
Что и говорить, в моде у дам того времени были резкие и даже грубые манеры, но эта девка выражалась уж вовсе по-площадному, то есть настолько грязно, что Мария невольно заслонилась от нее ладонями.
А гасконец весело посмеивался, словно появление злобной девки было лишь удачным продолжением шутки:
– Я был так увлечен беседой с тобою, гражданка, что не успел сообщить: именем французского народа мне предписано арестовать тебя!
– Арестовать?! – вскричала Мария – и ей эхом отозвалась девка:
– А-рес-то-вать?! Эту шлюху? Эту поганую аристо?[4] – И, высунувшись из кареты, она завопила: – Вы слышали, друзья?! Он хочет арестовать пособницу австриячки! Нет, братья свободы, не допустим этого! Не допустим!
И Мария ахнуть не успела, как ее вырвали из рук офицера, вытолкнули из кареты и бросили на дорогу. Девка уселась на нее верхом, вцепилась в распустившиеся волосы и закричала:
– Клянусь, она не доедет до тюрьмы! В петлю ее! Повесить!
Словно темный туман окутал все вокруг – это был смрад немытых, разгоряченных тел.
– В петлю аристо! – раздавались дикие голоса. – Повесить ее, повесить!
– Опомнитесь, граждане! – вмешался наконец-то офицер. – У меня приказ Конвента. Это соучастница преступления, нам нужны ее показания…
Но в голосе офицера не было твердости, и мятежники не обратили никакого внимания на его слова, только девка, исступленно дергая Марию за волосы, выкрикнула:
– Показания?! На черта нужны ее показания, если булочник Капет[5] уже схвачен? Ее место у тетушки Луизы[6], но у той и так много поживы. Зачем ждать? Доставим себе удовольствие! В петлю ее! В петлю!
И снова на Марию накатилась тьма, ударяя по глазам отдельными просверками: разинутые в крике рты, связанный Данила, неловко привалившийся к боку кареты, а в глазах его – ужас; озабоченное лицо гасконца – он пытается остановить толпу, но люди, опьяненные жаждой крови, спорят, кричат, беснуются; девка, задрав юбку, скачет перед офицером, виляя голыми бедрами,