колхозная у девчонок. А нас, если помнишь, под Пензу коровник строить определили. А потом мне родители путевку на турбазу под Москву купили. А там я Надюшку встретил. Домой вернулись вместе, я без нее уже просто жить не мог. Катю когда в сентябре увидел, ничего нигде не екнуло. Да и она как – то равнодушно на меня смотрела. Так все и стухло. А она потом пропала. Ты помнишь, как ее искали? Мать в институт приходила, всех по одному из группы в деканат вызывали, опрашивали.
– Да, Калабанов из Катькиной подруги Ритки Свешниковой всю душу вытряс. Про тебя расспрашивали, про ваши отношения. Я же на всех «допросах» как староста присутствовал.
– Ты не говорил!
– А что тут говорить: у тебя уже Надежда была. Так Ритка и сказала: променял на Надежду.
– А где сейчас Ритка, не знаешь?
– Здрасте, приехали. Журналист называется. Ты же сам про нее очерк писал, когда она премию огребла. В Америке сейчас Свешникова, преподает там уже который год. Ладно, допустим, ты видел Галанину. Возможно, она жива. Где же она столько лет пропадала?
– Ты меня спрашиваешь?
– Хорошо, поставим вопрос иначе. Тебе за фигом об этом думать? Ну, встретил! Захотела бы она с тобой поздороваться, не стала бы деру давать. А не захотела – ее право. Тебе-то что?
– Слушай, Леха… Предчувствие у меня такое: не последний раз я ее увидел. Нарисуется она еще в моей жизни.
– Ну, и? Хрен с ней, пусть рисуется. Бутылочку разопьем на троих. В чем проблема? – У Зотова весело заблестели глаза.
– Вот – вот, проблема. Плоховато мне что – то от этой мысли – встретиться. Не хочу я.
– Чего не хочешь?
– Видеть ее не хочу. И не спрашивай, почему. Не скажу. Не знаю.
– Ну, ты даешь! Это на тебя смерть Курлина еще так подействовала, не иначе. Кстати, он же в Галанину влюблен был, помнишь?
– Кто, Курлин?! Да ему до женщин!
– Тут ты ошибаешься. Ты за своей Надеждой много интересного пропустил. А Курлин всерьез за Катькой приударил, тогда, в начале второго курса. И переживал очень, когда она пропала.
– Я не знал, – удивленно протянул Роговцев.
– И еще ты не знал: она замуж за него согласилась выйти. Она сама мне сказала. Вот тогда я ее дурой обозвал. А дура она и была бы, если бы вышла за него. Галанина и Курлин! Смех один.
– Ты серьезно? – Роговцев ошеломленно смотрел на друга.
– Я тебе говорю: выхожу, говорит, за Федора замуж. А я ей: «Дура!» И все.
– Я не знал.
– Так и было! Хорош думать о днях минувших. Мне к твоему Беркутову пора. На допрос. А в одиннадцать я звоню Арине. Я так заскочил, на чаек с печеньицем. Утро ж, раннее! А ты мне даже и чаю не налил. Хреновый из тебя хозяин, Роговцев.
– Прости.
– Пока, журналюга! Вечером отзвонюсь.
Зотов вышел из подъезда, остановился у машины и закурил. Роговцев, стоя у окна, видел, как на лысину друга падает мелкий мягкий снежок. Только сейчас он заметил, как сильно сутулится Зотов, как мелко дрожит рука с сигаретой. Рука с грубой, обветренной кожей, покрытой веснушками. Зотов, словно почувствовав его взгляд, посмотрел