ему узнать, что в монастыре делается.
– Ну, как там за меня?
– Батюшка Исаакий, дорогой. Там за тебя гром и молния. Но ты не расстраивайся.
Промолчал он, ничего не сказав. Но видно было, что расстроился. Потом через некоторое время говорит:
– Отец Мардарий, я скорблю, что ушел. Хотел бы вернуться.
– Отец Исаакий, какое вернуться?! Митрополит категорически от тебя отрекся. Благословил, чтобы тебя из синодика вычеркнули как беглеца, чтобы даже к воротам не подпускали. Почему, дескать, самочинно? Ты успокойся, живи уж, как есть.
– Ну, раз так, то делать нечего.
А он строит келью на озере. Помочь некому, плачет… ничего нет, помощи нет. Говорю ему
– Не переживай. У меня отпуск, я тебе помогу.
И стал вместе с ним городить ему келейку.
Говорили, что после кончины отца Исаакия нашли у него в келье собственноручную записочку «Когда я умру, мое тело не хороните до тех пор, пока оно не засмердит». Так он смирялся. И кончина у него была мученическая, Господь попустил. Бандиты долго издевались над ним и напоследок сбросили его со скалы. Говорили, что, когда отец Исаакий был еще жив, он часто подолгу молился: «Господи, накажи меня здесь, а там помилуй!..» Видать, совесть его была отягощена тем, что он своевольно ушел из монастыря. Не исполнил данного обета пребывать в обители до смерти. Потому он, скорбя душой, просился, чтобы Господь спас его неким образом. Через какое-то наказание. И Господь принял его покаяние…
С момента кончины до погребения прошло более четырех суток, но на теле так и не появилось никаких признаков тления…
И вот отпуск у меня заканчивается. Я приезжаю в лавру. Иду к владыке, а он говорит:
– Если ты еще на день опоздал бы, то я на тебя рапорт написал бы, как на Исаакия. Десятого числа праздник преподобного Антония, канонаршить надо. Ну, если б как Исаакий…
– Нет-нет, владыка, – я сделал вид, как будто ничего не знаю.
– А что на стенке написано?
– Это ирмос второго гласа.
Он улыбнулся:
– Все понятно. Хорошо, что успел, а то был бы тебе «ирмос»!»
Отец Мардарий продолжал жить и нести послушание в монастыре, но тайно молился о пустыне. Находясь в лавре, совершал подвиги ночной молитвы, боролся со сном. Как-то у него в келье завелись клопы. «Стою, бывало, на клиросе, – рассказывал он, – а клоп ползет по мне. Братия увидят, сделают замечание. Я отвечаю: «Пусть ползет, никому не мешает». Но братию это смущало. Ведь я – архиерейский келейник. Рассказали о клопах владыке. И когда меня не было, владыка пылесосом их убрал. Прихожу, а владыка смеется: «Твои благодетели пропали!» Они мне спать не давали, помогали в ночной молитве, потому и благодетели.
Однажды владыка одного брата снял с послушания. Наговорили на него. Я пришел и говорю: «Вы так весь клирос разгоните, некому петь будет. Что Вы брата так притесняете?» – «Ты за него заступаешься, теперь иди и живи с ним в одной келье». – И отстранил меня от себя… Через месяц ситуация прояснилась, и владыка опять меня взял.
Как-то раз приехал