на экспроприацию в кабаре, Вихрь просидел полчаса с Колей: тот докладывал о ходе наружного наблюдения за эсэсовским бонзой Штирлицем.
– Мы его водим когда только можно. Если он на машине – не очень-то за ним походишь. Правда, номер я знаю: ребята из группы разведки польского подполья два раза засекли его возле Вавеля и один раз около костела Мариацкого. Он ходил с каким-то гадом и разглядывал иконы, фрески и орган.
– Хороший там орган?
– По-моему, грандиозный. Когда играют Баха во время мессы, кожа цепенеет, вроде как замерз, к черту.
– О Боге говоришь, а черта поминаешь.
– Так я ж марксист, – улыбнулся Коля. – Явление суть единство противоположностей. Вообще мы делаем одну ошибку.
– Кто это мы и какую ошибку? – спросил Вихрь. Ему было приятно сейчас так неторопливо говорить с Колей. Перед операцией надо хоть на десяток минут расслабиться.
– Мы – это мы, а ошибка – в нашем отношении к христианству.
– Ну? – усмехнулся Вихрь. – Смотри, разжалую за богоискательские разговоры.
– Я серьезно. Меня в свое время мама здорово просвещала. У Христа в заповедях много такого, что мы взяли. Честное слово. Возлюби ближнего своего, не укради, чти отца и мать.
– Как в смысле подставить щеку?
– Нельзя брать все. Мы не берем ведь всего у Гегеля или Фейербаха.
– Ладно, о христианстве – потом. Как будем поступать с этим подонком?
– Вчера ночью он один гулял по скверу. Потом сидел в ресторане гостиницы.
– А ты?
– Пролез.
– И что?
– Он жрал этот свой немецкий «айсбайн» – сало капало в тарелку. Свиная ножка – объедение… Пил много.
– Кто к нему подходил?
– Парочка девок из люфтваффе.
– А он?
– Что он?
– Ну, реагировал как?
– Никак. Одну по щеке потрепал. У него глаза, между прочим, красивые – как у собаки.
– Ты считаешь, что у собак красивые глаза?
– Так мама говорит. Она очень любит, если у людей глаза как у собак.
– Слушай, мне как-то все неловко было тебя спросить: у тебя отца вообще не было, что ль?
Коля чуть улыбнулся:
– Так вроде не бывает. – Закурил, продолжил заученно: – Я, когда маленьким был, спросил маму про отца, а она ответила: «Твой отец – прекрасный человек. Мы потеряли друг друга в революцию. Нас разметало. Люби его как меня и постарайся больше никогда не спрашивать о нем». Вот и все.
– Она так одна и осталась?
– Да. Ей всего сорок три исполнилось. Ребята говорили в университете: «Ничего у тебя подруга». Как воскресенье – на корты. Теннис – до пяти потов. А потом сядет на велосипед, а меня гонит бегом – поэтому я такой…
Вихрь усмехнулся:
– Какой?
– Жилистый, – в тон ему ответил Коля. – А жилистые на излом прочны.
Вихрь взглянул на часы, потер виски и сказал, сдерживая нервную, холодную и назойливую