стола, но Фирзякин успел его поймать.
– Спасибо! – поблагодарил тот, икнув, – Вообще-то перемещаться по городу мне проблематично, – задумался он, – поэтому наденешь меня вместо кепки.
– Но… Это как-то…
– Ну не в банке же меня носить? И потом: так мне будет комфортнее.
– Понял, – согласился Фирзякин.
– И ещё, – предупредил деловито гриб, – Ты должен делать всё, что я тебе говорю. Должен верить мне. Даже если мои указания покажутся тебе странными. Понятно? Всё-таки я, как-никак, император!
Фирзякин покорно кивнул. Они выпили ещё на сон грядущий, и Гиндесбург, уложив гриб в новую банку, отправился спать. Бездыханную супругу он оттащил на тахту, а сам улёгся в кровать, раскинувшись на ней свободно, как беззаботный оболдуй на цветочной поляне.
Но, хотя и выпил довольно много, сон никак не шёл. В голове вертелись странные мысли о мире, перерождении человеческой души и грибах. За окном горела прожектором полная луна. Призрачные облака медленно обрамляли её. Зыбкие, как утренняя дымка. На подоконнике сидел, свернувшись холмом, кот.
«Странное дело, – думал Гиндесбург, – гриб рос у меня почти год. Почему же он раньше молчал? И вообще чудеса это, честное слово. Гриб – и вдруг император! Однако вписаться в историю, стать личностью, которую запомнят в веках… Эта игра стоит свеч!»
С этой приятной мыслью Гиндесбург мягко провалился в сон, и его унесло на волнах фантазий в мир грёз, словно щепку в океан.
Утром Фирзякин по приказу гриба сходил в магазин и купил сорок упаковок чёрного индийского чая и десять килограммов сахарного песка. Всё это они взяли собой. По дороге к подвалу соседнего дома Фирзякин встретил знакомого. Это был его приятель Гриша Шишковец. Гриша слыл во дворе фигурой любознательной, а потому сразу же его взгляд упал на странный головной убор Гиндесбурга.
– Промокла кепка, – пояснил Фирзякин, стараясь как можно быстрее ретироваться. Взгляд приятеля вперился в гриб, лежащий бесформенной мокрой плесенью на макушке.
– Да? – удивился Гриша, и, запрокинув кверху нос, взглянул в чистейшие, без единого облачка, небеса.
– Дурак какой-то окатил из окна, – наврал Фирзякин.
Приятель оценивающе приблизился носом к кепке.
– Кисленьким пахнет, – сказал он воодушевлённо.
– Мне идти нужно, – скривился в вынужденной улыбке Гиндесбург.
– Иди. Только кепку выбрось. Какая-то она неправильная у тебя…
Фирзякин стушевался, не зная, что и сказать.
– А она знаешь, на что похожа… да нет, постой. Это же так и есть, – глаза Шишковца округлились, – это же…
Но договорить он не успел. Фирзякин, сам того не понимая, как это произошло, схватил Гришу за горло и принялся душить. Делал он это против своей воли и сам ужасался тому, что видел. А видел он задыхающегося приятеля, жадно пытающегося схватить распахнутым ртом воздух. Вдруг Гиндесбург почувствовал какое-то движение на голове, и увидел, как с макушки, отделившись от гриба, слетела тонкая кожистая плёнка.