принёс много пользы отечеству, особливо раненым и военным инвалидам. Более всех, конечно, горевали балеринки. Ещё бы! Они теряли солидный источник постоянного дохода. Ну и чисто по-бабьи горевали о потере весёлого и ласкового клиента.
Говорили в Санкт-Петербурге повсеместно и о том, что Политковский частенько жаловался на сердце и что надобно было с ним обращаться поосторожней, нежнее, что ли, гораздо более корректно, чем это происходило в последний месяц его жизни, который протекал весьма бурно, в неустанных канцелярских баталиях.
Так продолжалось ровно два дня – первого и второго февраля, а потом вспыхнул и первый скандал: первый, но не последний, надо сказать.
Хор жалейщиков разом умолк, одни лишь балеринки продолжали выть по-прежнему – при их-то закалке да опытности, скандалы это тьфу, и не более того.
Вот что, собственно, произошло после двух дней неутешного общего горя.
Гроб с телом Политковского был выставлен для прощания в самой большой зале его громадной квартиры. Отдать последнюю дань уважения покойному в первую очередь приходили чиновники военного министерства, ну и, естественно, чиновники его канцелярии.
И вот вечером 2-го февраля титулярный советник Путвинский, бывший много лет правою рукою Александра Гавриловича, вдруг отделился от чинно-скорбной толпы посетителей, необычайно резво подбежал к гробу, близко склонился над ним, и вдруг возьми да и хлопни усопшего прямиком по животу.
Ещё Путвинский и воскликнул при этом, достаточно громко:
– Молодец, Сашок! Пировал, веселился вовсю и умер прямо накануне суда и каторги. Вывернулся! А вот мне каторги не миновать.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Все в ужасе задрожали. Приличия были нарушены, да и память усопшего явно оскорблена.
Слова Путвинского чуть ли не мгновенно разлетелись по всей столице нашей империи. Говорили при этом, что чиновник канцелярии комитета о раненых находился в сильнейшем подпитии и даже чуть ли не в белой горячке.
Но тут же поползли слухи и о самом покойном, о том, что он жил не по средствам, имел несколько дорогих экипажей, устраивал роскошные вечера, имел многочисленных любовниц, и всё это при весьма незавидном жалованье.
В общем, скандальное происшествие у гроба покойного прогремело буквально на весь Петербург, и особливо отдалось, конечно же, в военном министерстве.
Это был даже не скандал, а чистый позор, позор, именно для военного министерства. Громко, вслух, было заявлено, что в сём министерстве творились страшные безобразия, что там крали и крали.
Шутка Путвинского была совершенно неуместная, неприличная даже, спору нет, но, как видно, возникла отнюдь не на пустом месте.
И многие сей шутке поверили совершенно полностию. Поверили и доверились.
И отныне неутешными в своём горе по Политковскому в основном оставались, кажется, одни лишь балеринки.
Глава десятая. Отпевание высочайше отменено
Отпевать Политковского должны были в Никольском морском