Лев Толстой

Полное собрание сочинений. Том 11. Война и мир. Том третий


Скачать книгу

полились ей в глаза; она повернулась,, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.

      В это же время из гостиной выбежал Петя.

      Петя был теперь красивый, румяный, пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.

      Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.

      Он просил его узнать, примут ли его в гусары.

      Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.

      Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.

      – Ну что мое дело, Петр Кирилыч, ради Бога! Одна надежда на вас, ― говорил Петя.

      – Ах да, твое дело. В гусары-то? Скажу, скажу. Нынче скажу всё.

      – Ну чтό, mоn cher,[55] ну чтό достали манифест? ― спросил старый граф. ― А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.

      – Достал, ― отвечал Пьер. ― Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.

      – Да, да, слава Богу. Ну, а из армии чтό?

      – Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, ― отвечал Пьер.

      – Боже мой, Боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?

      – Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.

      – Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.

      – Ну уж вечно растеряет всё, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.

      – Ей Богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…

      – Ну, к обеду опоздаете.

      – Ах, и кучер уехал. – Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.

      – Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо в этом чтении предвидевший большое удовольствие.

      За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого-то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.

      – Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по-французcки. Теперь не время.

      – А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, – по-русски учится – il commence à devenir dangereux de parler français dans les rues.[56]

      – Ну чтό ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье-то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый