А более всего во мне крепкая вера, что одиночество – этакий наш родовой удел.
И я, привыкнув к этой мысли, вдруг стала совсем покойна – знать, не нужны мне эти замужества и не хочу я даже малых детей. А ведь это же грех какой, что жить так вознамерилась?
Не монашка, не христова невеста. Вот и задумала я приобрести у вас, Святой отец, особое прощение. Спасение для нашего рода – индульгенцию на одиночество.
Мне прямо и видение такое во снах было. Нескольких. Я очень прошу мне помочь! – голос говорящей заметно срывался на фальцет. Ее отчаянье и слезы вряд ли могли бы разжалобить профессионального квестария5.
Но несгибаемый Кейцель все-таки почувствовал комок в горле. Магдалена снова залопотала, переходя совсем на какую-то скороговорку. Как будто боялась, что прервут, и она недоскажет что-то очень-очень важное:
– И здесь одно из двух должно случиться. Или простится мне грех моего желания остаться одной. Или же, напротив, снимется, наконец, многолетняя анафема6 с нашего женского рода, и мужеское начало войдет-останется среди нас для меня и моих потомков. Благословите мой порыв, Святой отец! Продайте мне такую бумагу. Вот. Здесь половина…
И в прикрытый рясой животик святого продавца внезапно уткнулся полный радостной тяжести кожаный мешочек-кошель на веревочных завязках. Было очевидно, что женщина с трудом удерживает свою ношу на вытянутой руке.
Деньги явно не придавали ей силы, и кисть ее медленно опускалась, как бы нехотя отстраняясь от монаха. Вероятно, исключительно для того, чтобы помочь, Кейцель подхватил мешочек снизу и потянул его к себе:
– Дочь моя, во исполнение многих милостей Господа нашего хочу сказать тебе, что ты обратилась в самое лучшее место. И жертва твоя достигнет своей цели.
Ибо ничего не может помешать тем, кто верит в Бога, любить его. А тем, кто любит его, поможет и оплатить прощение сообразно величине грехов своих.
Ибо сказано в Священном Писании: «Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник – помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив».7
Однако есть в твоей просьбе и сложности. Ибо все мои индульгенции освящены самым Святым престолом. И я рад бы сразу отдать тебе, дочь моя, ту, что подходила бы для твоего случая.
Но у меня нет бумаги с таким Заглавным словом, какое ты для себя ищешь, – «Индульгенция на одиночество». И она может появиться исключительно с благословения самого Главы Святой церкви, преодолев долгий и дальний путь через монастыри, аббатства, епископаты и близких ему кардиналов. Туда и обратно. И все это, думаю, займет почти год.
Однако радуйся, благочестивая! Именно сегодня я могу тебе предложить искупление от Архиепископской или даже Папской анафемы, включающее и такой грех, как твой.
И вторую бумагу с избавлением от Папского проклятия, так и быть, уступлю по цене первой. Ты получишь ее прямо здесь и вряд ли найдешь другую такую ближе и дешевле, чем у меня.
Словом,