говорил, что может понять, если животное погибает в муках. Он ощущал вкус страха, говорил, это портит блюдо.
Мне хочется с этим согласиться. Также есть некая притягательность в том, чтобы знать, что случится дальше, до того, как узнают другие. Может, виной тому мое нетрадиционное воспитание. Или же это просто человеческая натура.
Меня называли человеком. Однажды.
И какая-то часть меня все еще жаждет им быть.
Может, именно поэтому меня и привлекает оживленность Французского квартала. Мне не хотелось охотиться здесь, потому что эти места пробуждают мои воспоминания, которые не скоро забудутся. Боль, потери, разбитые сердца. Однако я снова здесь, чтобы свести старые счеты. Дать свое последнее представление.
Sacro fremito di gloria / Tutta l’anima m’investe[29].
«Священная дрожь славы / Наполняет мою душу».
Может, я все-таки еще человек.
Немного жестокости
– Селина! – позвала Пиппа, когда Селина бросилась в толпу, уверенно шагая вперед. Свобода. – Остановись. Нам незачем так спешить.
Селина замерла, чувствуя, как в ее груди разливается воодушевление. Ритм барабанов вдалеке сплетался со звоном тарелок. А вскоре и звук трубы наполнил дрожащий воздух. Горячий бриз играл с кончиками черной атласной ленты на шее Селины, лаская ключицу. Хотя она и стояла на месте, ее сердце тянулось к музыке, будто бы взывающей к чему-то глубоко в ее теле. Селина никогда не переставала удивляться тому, как оживала с наступлением ночи. Как влюблялась в луну все больше и больше.
Каждый вечер, несмотря на толстенные стены монастыря, Селина тихонько постукивала пятками, подыгрывая карнавальным мотивам. Ритмы и мелодии, и нарастающий темп, которые она никогда прежде не слышала, завлекали ее, заставляя позабыть о словах божьих. В этом она была не одинока. Пальцы Антонии тоже замирали на страницах молитвенника, ее мысли тоже уносились вместе с музыкой. Даже Пиппа улыбалась.
И вот они здесь, у них есть шанс попасть в самое сердце празднества.
Парад приближался, и народ разделился, расходясь по боковым улочкам Французского квартала. Уличные торговцы начинали расставлять свои лотки и тележки с едой и напитками на углах, ставя их друг за другом, и в воздухе вокруг витали ароматы специй, земли, шум металлических колес, стучащих по камням. Селина двинулась вместе с пританцовывающей толпой, таща Пиппу за собой. Когда они свернули за угол, сладковатый аромат, какого Селина не вдыхала никогда прежде, разлился по воздуху.
– Cochon de lait![30] – выкрикнул мужчина с усами, покрытыми сажей, его голос пронизывал странный французский акцент. Он стоял над огромной телегой с тем, что походило на большого черного зверя из металла. Когда он открыл заслонку, Селина увидела жарящееся на крутящемся вертеле мясо, аромат горящих дров и сахарного тростника просачивался наружу. Мужчина полил запеченного поросенка какой-то смесью, которая пахла топленым маслом, белым вином, острым перцем и давленым чесноком. Вкусный дым поднялся от тлеющих углей, окружая улицу.