учить мужчину, неудивительно, если вам плохо спится.
Дирвуд и Стирлинги давно отнесли Валенси к безнадежным старым девам. Но саму Валенси никогда не покидала пусть жалкая, стыдливая, маленькая, но надежда, что романтическая история еще ожидает ее – вплоть до этого ужасного дождливого утра, когда она проснулась, осознав, что ей двадцать девять лет, и она не нужна ни одному мужчине.
Да, именно эта мысль ужалила ее. Валенси не слишком переживала из-за своего положения. Более того, она считала, что быть старой девой отнюдь не хуже, чем женой дяди Веллингтона или даже дяди Герберта. Ей терзало то, что у нее никогда не было выбора. Ни один мужчина никогда не желал ее.
Она лежала одна в бледно-сером сумраке, едва сдерживая слезы. Она не отважилась заплакать так, как хотелось, по двум причинам. Она боялась, что плач может вызвать новый приступ боли в сердце. Приступ случился, когда она легла спать – худший из всех прежних. И боялась, что за завтраком мать заметит ее красные глаза и замучает настойчивыми, словно комариные укусы, расспросами, пытаясь выяснить причину.
«Предположим, – подумала Валенси, мрачно усмехнувшись, – я скажу чистую правду: “Я плачу, потому что не могу выйти замуж”. В каком ужасе будет мама, хоть она всю жизнь и стыдится дочери-старой девы. Но, разумеется, нужно притворяться.
«Нет, – Валенси почти услышала строгий диктаторский голос матери, – девушкам не положено думать о мужчинах».
Возникшая в мыслях картина вызвала смех – у Валенси имелось чувство юмора, о чем никто из семейства и не подозревал. По правде говоря, у Валенси было множество интересных качеств, о которых также никто не подозревал. Но этот смех был невесел, она лежала, маленькая и потерянная, слушая дождь, шумящий за окном, с болезненным отвращением наблюдая, как бездушный утренний свет вползает в ее неуютную комнату.
Она знала уродство этой комнаты наизусть – знала и ненавидела. Выкрашенный в желтый цвет пол, отвратительный «вязанный крючком» коврик у кровати, с гротескным вязаным псом, который вечно скалился на нее по утрам. Выцветшие темно-красные обои; потолок с подтеками и трещинами,; маленький узкий, неудобный умывальник; коричневый ламбрекен с фиолетовыми розами; треснувшее поперек старое заляпанное зеркало на дряхлом туалетном столике; банка с древними ароматными травами, собранными матерью в ее мифический медовый месяц; обклеенная ракушками шкатулка с отбитым углом, сделанная кузиной Стиклз в ее столь же мифическом детстве; украшенная бусинами подушечка для иголок – половина бусин была потеряна; жесткий желтый стул и выцветший от старости девиз: «Ушедшие, но не забытые», вышитый разноцветной пряжей над сморщенным лицом прабабушки Стирлинг; старые фотографии древних родственников, перемещенные из нижних комнат. Литография с изображением щенка, сидящего на крыльце под дождем. Эта картинка всегда вызывала грусть. Бедный маленький песик на ступеньке под дождем! Почему никто не открыл дверь и не впустил его? Вылинявшее паспарту обрамляло фото королевы Луизы, спускающейся по лестнице. Эту картинку тетя Веллингтон щедро подарила Валенси на десятый день рождения. Девятнадцать лет она смотрела на нее и ненавидела эту красивую, чопорную, самовлюбленную королеву Луизу. Но так никогда и не осмелилась уничтожить или хотя бы убрать её.
Мама и кузина Стиклз рассердились бы или – как Валенси неуважительно представляла в мыслях – закатили бы истерику.
Впрочем, все комнаты в доме были столь же уродливы. Лишь внизу соблюдались приличия. Для мест, которых никто не видел, не хватало средств. Валенси иногда думала, что могла бы сама что-то сделать в своей комнате, даже не имея денег, если бы ей это позволили. Но мать отвергала любое ее робкое предложение, а Валенси не настаивала. Валенси никогда не настаивала. Она боялась. Ее мать не допускала возражений. Миссис Стирлинг, если была обижена, могла дуться день за днем, с видом оскорбленной герцогини.
Единственное, что нравилось Валенси – она могла оставаться здесь в одиночестве по ночам, плача, если ей того хотелось. Но, в конце концов, какая разница, уродлива ли комната, которой ты пользуешься лишь для сна и одевания? Валенси никогда не позволяли побыть одной, какой бы ни была причина. Люди, которые хотят остаться в одиночестве, как считали миссис Фредерик Стирлинг и кузина Стиклз, желают этого лишь для некой зловещей цели. Но ее комната в Голубом замке была именно такой, какой должна быть. Валенси, которую пасли, подавляли, игнорировали и оскорблял в жизни, привыкла погружаться в прекрасные мечты. Никто из клана Стирлингов или его ответвлений не подозревал об этом, а меньше всех – ее мать и кузина Стиклз. Они не знали, что у Валенси есть два дома: уродливая красная кирпичная коробка на улице Вязов и Голубой замок в Испании.
Валенси жила в этом воображаемом замке с тех пор, как себя помнила. Она была совсем крошкой, когда обнаружила, что он существует. И всегда, закрыв глаза, она ясно видела его укутанные в чарующую бледно- голубую дымку башенки и знамена над заросшей соснами горой, на фоне закатного неба прекрасной незнакомой страны. Все здесь было удивительно и красиво.
Драгоценности, достойные королев, драпировки из огня и лунного света, кушетки, украшенные розами и золотом. Длинные пролеты