Нет, про эту телефонную сволочь он не знает; если я скажу, мне же и попадет!.. Естественно, не виновата, но он скажет: раз они ко мне лезут, значит чувствуют, что мне приятно, и возбуждаются. Возьмет и отключит мой телефон… Он и так держит меня взаперти… Как арестантку! Утром уходит и запирает… По магазинам? Сам бегает. (Вновь принимается за глажение.) Нет, мало ли, конечно позванивает– на всякий случай. Но что, собственно, может произойти – семья у нас спокойная… (Внезапно, устремив взгляд выше, прекращает гладить. Пытается прикрыть грудь: левую какой-то тряпочкой, правую утюгом – мы укажем в какой именно момент она прижмет утюг к груди. Очень высоким голосом.) Я тебя вижу! (Соседке.) Извините, пожалуйста. (Тайному наблюдателю.) Можешь не прятаться. Я вижу – вон твой бинокль – блестит на солнце! (Прижимает к груди утюг и тут же с воплем отстраняет его.) А-а-а!.. Грудь!.. Прогладила!.. Синьора, вам не видно, а он в том окне, сверху, прямо над вами. Э-э. Вылупился! Мне здесь только извращенцев не хватало! Дожили – простая женщина у себя дома не может спокойно погладить белье… в неглиже. Что мне теперь – по дому в пальто ходить? (Кричит соглядатаю.) А?! Может, еще шапку напялить… ушанку? И лыжи?! Я ведь на лыжах не умею – грохнусь, переломаюсь вся, как мой деверь!.. (Соседке.) Полицию? Нет, этих даром не надо. Знаете, что будет? Приедут, составят вот такой протокол. Все подробно напишут: до какого места я была голая или до какого места одетая… В собственном доме. Потом скажут, что я сама провоцировала этого психа эротическими танцами. В конце концов меня же и привлекут к ответственности за непристойные действия в частной квартире, доступной для всеобщего обозрения! Нет уж, сама справлюсь. (Срывает со стены большое охотничье ружье и целится в соглядатая. Кричит.) Я убью тебя, сволочь!.. (Разочарованно.) Сбежал. Как увидит ружье – сразу прячется, заячья душа. Выходи, мерзавец, со своим биноклем!.. (Кладет ружье на стол. Обращаясь к соседке.) Смеетесь? Я похожа на сумасшедшую, да? Но лучше сойти с ума, чем жить, как я жила раньше – напичканная лекарствами – седуксен, веронал, тазепам. В отчаянии я вообще заглатывала все подряд таблетки, какие находила в аптечке, даже детские, от глистов!.. А три месяца тому назад резала себе вены. Да, вены. (Демонстрирует запястье.) Вот, смотрите – шрам до сих пор. Видите?.. Нет, синьора, про вены рассказывать не буду. Это очень личное. Не могу. Мы ведь с вами не знакомы. (Резко меняя интонацию.) Рассказать?.. Нет, нет, и так уже весь ваш дом слышал, что я тут болтала. Выговорилась, и ладно… Это печальная история. Все произошло из-за одного мальчика на пятнадцать лет моложе меня… а выглядел он еще моложе, чем был… робкий, смущенный, нежный, ранимый… Да сойтись с таким – это же грех великий! Грех!.. А я сошлась… Как – что сделала? Сошлась. Легла в постель с мальчиком! И знаете, что самое ужасное? Мне не было стыдно… Наоборот, я радовалась! Пела и плясала с утра до ночи… А ночью – плакала. «Развратница» – кляла я себя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».