убытки.
– Видно, Белоглазкин еще и неплохой финансист. – Ардашев повернул голову в сторону сада. – У нас, судя по всему, гости – Ефим Андреевич пожаловал.
– Поляничко?
– Он самый.
Главный сыщик губернии в сопровождении горничной приближался к беседке. Он был в старомодном длиннополом сюртуке. Его нафабренные усы резко контрастировали с седыми бакенбардами.
Ардашев шагнул навстречу.
– Милости прошу, Ефим Андреевич. Искренне рад вашему визиту.
После короткого рукопожатия старый полициант потянул носом, улыбнулся и спросил:
– Глинтвейн?
– Не совсем. Позвольте, я вас угощу.
Адвокат опустил в стакан кусочек лимона, сахар и немного меда. Добавив лимонного сока, он налил винно-чайной смеси. – А вот теперь пробуйте.
Поляничко снял котелок и положил на край стола. Сделав глоток, он невольно сморщился, но выдавил улыбку.
– Пожалуй, неплохо. Напоминает микстуру от простуды, что готовят в аптеке у Байгера. Вижу, – он указал кивком на свой стакан, – ждали кого-то?
– В любой момент к нам может присоединиться Вероника Альбертовна, но пока ее нет.
Увидев лежащую на столе раскрытую газету со статьей о церковно-приходской школе, гость заметил:
– А вы, смотрю, теперь меценат. Добрыми делами занимаетесь. Это хорошо – другим пример. Я бы тоже рад, но с нашими грошами хоть бы самому прокормиться. Да-с…
Он достал серебряную табакерку, взял щепоть ароматной смеси, неторопливо растер ее между пальцами и набил обе ноздри. Прикрыв глаза, на секунду замер и тут же разразился чередой нескончаемых чихов. Седая, будто посыпанная пеплом голова сыщика судорожно затряслась.
Ардашев, хорошо знавший полицейского начальника уже много лет, терпеливо ждал, пока Ефим Андреевич закончит свой обычный церемониал и перейдет к сути вопроса, который и привел его к нему.
Промокнув слезы удовольствия, Поляничко, верный старой привычке, начал с конца:
– Вчера вечером Тер-Погосян отправился к праотцам. Умер насильственно, предупредив, так сказать, естественный ход вещей, – застрелился в собственном кабинете. В конторе был допоздна. Проникающее ранение в голову. Выстрела никто не слыхал. Его обнаружил сторож. Записку напоследок оставил. Да-с… – Он вынул из кармана заношенного сюртука конверт, извлек свернутый вдвое полулист почтовой бумаги и положил на стол. – Отпечатки пальцев уже сняли. Чужих следов нет, только его.
Адвокат развернул послание. Текст, набранный на пишущей машинке, был банален: «В моей смерти прошу никого не винить». Внизу черными чернилами была выведена размашистая, похожая на вензель подпись.
«Господи, – подумал Клим Пантелеевич, – ну почему все привыкли мыслить штампами? Сколько я ни сталкивался с делами о суицидах – везде одна и та же фраза. Ну могли бы придумать что-нибудь иного свойства. Допустим: «Во всем виноват только я» или «настоящим заявляю, что самолично ухожу из