сильно, как могло бы. Больше всего отбивало желание чего-либо хотеть совсем другое. С того момента, как меня ударило молнией, я все никак не могла отогреть руки. Кончики пальцев стали абсолютно ледяными. Это казалось какой-то жуткой шуткой, иметь возможность испепелять одним прикосновением и быть не в состоянии согреть пальцы.
Отец научился манипулировать страхами «Объекта». Он генерировал молнии и вспышки света. Вводил мне что-то, от чего я перестала спать. Снова подключал меня к машине, считывающей электрическую активность моего мозга. И был очень недоволен. Приборы больше ни разу не отключались.
После таких проверок меня обычно запирали в белой комнате без окон. Включали яркий свет. Но самое главное – оставляли меня в покое. Никаких проводов, никаких препаратов. Там я могла дремать. Могла до сухости в горле дуть на свои закоченевшие пальцы. И думала о доме и маме, не опасаясь, что кто-то узнает об этом.
Я вспоминала Оазис Зеленых. Представляла себе, как открываю знакомые ворота с проржавевшим номером, провожу ладонью по полустертым цифрам «104». Вспоминала ночи у костра. Как мы пели, я, мама с папой, старые песни под разбитую, залатанную кусками фанеры, гитару. Как пекли картошку. Как создавали с мамой сад камней. Как отец учил меня водить машину – для этого, бог знает где, он откопал древний красный «Ягуар». Слезы против моей воли каждый раз подкатывали к горлу, противно царапая веки. На этом мой поток воспоминаний обычно прерывался. Оставалась только призрачная пыль от колес машины. Она растворялась где-то в пустыне, оставляя меня среди тошнотворно белых стен.
«Она не влияет на энергию, – рапортовал отец в Совет Эолов. – Боюсь, мы напрасно тратим на нее время и ресурсы». Из «Объекта» я стала разочарованием.
В ту же ночь мне снился сон. Первый полноценный сон за все время, что я провела в Оазисе Эолов.
Мы были в главном Зале. Я, отец и Глава Оазиса. Мягко светились бронированные окна. Закатное солнце высветило седину в волосах отца. Глава уже откашлялся, чтоб произнести напутственную речь. Он собирался выслать нас. Но не сказал куда. Не успел.
Они шли сплошными мутными рядами. Их рождала Пустыня, и что-то было с ними не так. Что-то было лишнее, инородное в самой структуре людей, в руках у которых были жуткие на вид орудия. Блестели на солнце вкрапления металла там, где должна быть плоть. На концах гибких щупалец мерно покачивались иглы.
Сначала «гости» рвали с крыши что-то хрупкое. Оно падало на землю. Я слышала, как оно звенит, как подошвы мнут это крошево. Завывал самум.
Помню, что во сне, совершенно потеряв связь с реальностью, оглядывалась по сторонам. Хотелось прокричать отцу и Главе Оазиса: «Чего вы ждете?» Но рот не открывался. Все пространство стало похоже на вязкое, мерзко тягучее желе, которым меня тут пичкали все время. И я сама застряла в нем. А потом наблюдала, как концы игл, жужжа, протыкают кожу. Отец и Глава Оазиса все падали и падали. Вставали, цеплялись за щупы,