пока не получил возможность залезть под стол. Он не нажимал на кнопку звонка, еще больше опасаясь дурной славы, которая немедленно же распространиться на весь Руховский район. Именно эта слава могла бы принести ему невыносимые нравственные страдания на много лет вперед, а может быть и до самой смерти, поскольку эту должность он намеревался занимать до конца славных дней своих. А так пострадает только спина и возможно то место, которое соприкасается с мягким креслом. Так оно и вышло. Госпожа Недосягайко заметила длинную указку на столе, схватила ее и в сердцах начала колошматить по спине, а потом и по мягкому месту своего изменника и предателя.
– Эт—то тебе за то, что выселил меня из своего номера и поселил в синаторий «Пик коммунизма». Это тебе за то, что ты мне лгал и путался с какой—то девчонкой, которая от тебя сбежала. А это тебе за то, что сам от меня сбежал к своей клуше Маруньке, чтоб она не спала все ночи и собирала слезы в кулак.
– Ау! – завопил изменник. – Больно же! Не стегай по шарикам, садистка.
– Голову извлекай, по голове получишь, умнее станешь. Ты что думаешь: я – дура? Я секретарем райкома была, и методы воздействия палки на голое тело и на психику хорошо усвоила. Помнишь наше кредо: не знаешь – научим, не хочешь – заставим?
– Помню, а как же! Только ты поимей совесть! Нельзя же прибегать к рукоприкладству. Ты лучше агитацию запусти. Словом тоже можно ударить очень больно. Можешь подойти к трибуне и читать лекцию на тему: «Моральный кодекс строителя коммунизма», там все сказано.
– Ладно, вставай! Становись на колени и слушай мою агитацию, черт лысый.
Дмитрий Алексеевич стал на колени, обхватив голову руками.
– Уши не закрывай! Вот так! Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своих великих произведениях уравняли мужчину и женщину в правах юридических и экономических, а Владимир Ильич Ленин на практике доказал, что мужчина может иметь жену и подругу жизни, и не одну, и относиться к этой подруге лучше, чем к собственной жене. У него, кроме Надежды Константиновны, была Инесса Арманд, которой потом памятник поставили. А ты что сделал для меня? Ты предал меня! И бросил. Хоть бы одну улицу моим именем в Рухове назвали. Есть же у нас Ленинский тупик и переулок Инессы Арманд. Или ты этого не знаешь? Мои физические и душевные достоинства ничуть не хуже, а даже лучше, чем были у этой Инессы. Только никто не знает об этом. А ведь до того, как эта Арманд встретилась с Ильичом, о ней тоже никто не знал, но Ильич сделал так, чтоб весь мир о ней узнал и почитал ее. А ты… что ты сделал, чтобы я, госпожа Недосягайко, до которой никто никогда не мог дотянуться, пользовалась, ну хотя бы маленькой популярностью в Рухове? А то идут мимо жители Рухова и не здороваются. Ну, если не памятник, то хоть фотографию приказал бы вывесить на доске почета. Али я не права?
– Права, конечно, только сейчас другие приоритеты. Ты рассуждаешь так, будто мы находимся в светлом будущем. Но мы же теперь… короче, я сделаю соответствующие выводы,… я подарю тебе должность. Повторяю: подарю, а не продам. Ты будешь