Это указание Павла Лазаренко?
– Павел Лазаренко сам себе повышает зарплату, и ты будешь следовать его примеру. Деньги любят движение. А если их держать в чулке тебе одному, потеряешь покой. Я вот тоже стал нервный. Денег так много, что не знаешь, куда их девать. А душа еще просит. Ты думаешь, я зря сюда приехал? Мне нужны деньги, много денег. Я дам тебе заработать, но сам в накладе не останусь. И Павел Лазаренко не останется и ваш Устичко обижен не будет.
Директор ресторана Шнурок выбежал на крыльцо и громко объявил:
– Все сотрудники Осиного гнезда, заходите! Сегодня товарищ из Киева всех угощает. Он выделил на это двести долларов.
– Это благодаря мне, – заявила госпожа Дурнишак. – Я ему понравилась. Не зря я оделась во все свежее, отглаженное. Прошу освидетельствовать, Мавзолей Ревдитович.
– Да, да, Абия Дмитриевна, я тоже так думаю. А теперь – грудь колесом, а то у вас горб выпирает, нехорошо.
– Язва сибирская, вот кто вы есть, Мавзолей Ревдитович. Кстати, Редискович или Родитович? Что значит ваше отчество, никак не могу сообразить?
– Ревдитович – значит революционное дитя, запомните, Абилия Думитровна!
– Уже обиделся, как мальчишка, а еще первый зам. Хи—хи—хи!
Служащие Осиного гнезда дружно вошли в зал и заняли все столы и все стулья. Их было так много, что Шнурок про себя подсчитывал, хватит ли двести долларов им всем на обед.
«А я подам им пищу, приготовленную вчера, и это как раз потянет на двести долларов».
– Благодарим вас, – кричали все громко, – приходите еще к нам. Будем рады встречи с вами.
– Особенно я, – громче всех произнесла Дурнишак.
– Что это за кикимора? – спросил Жардицкий Дискалюка. – Это та, что стукнула меня лбом в подбородок?
– Она самая. Это заведующая общим отделом Дурнишак Абия.
– Дундушак? Фи! Какое дурацкое имя, вернее фамилия. И много у вас таких? А что значит Мавзолей?
– О, это все революционные имена. Они в третьем поколении, но все еще звучат необычно, вы согласны?
– В Киеве такого не встретишь, там засмеют.
– Ну, это в Киеве, на то он и Киев. Зато там жулья полно. Я однажды в Киеве на вокзале пострадал: мальчики десяти—двенадцати лет за какую—то долю секунды мои карманы вычистили, ни одной гривны не осталось.
– В городе всякого люда полно. Тут удивляться нечего. Я вот хотел бы проехать с вами, если это возможно по тем участкам, где будут рубить ваш раскрасавиц лес. Говорят, у вас буки прямые и гладкие как свечи, даже жалко спиливать их.
– А мне ничего не жалко. На то они и растут, чтоб их пилить и делать из них мебель, – сказал Дискалюк. – Я представляю, наше дерево сверкает, где—нибудь в Испании в виде паркета на полу, и какая—нибудь донья босыми ножками ступает по паркету из этого дерева, а тут оно, ну что хорошего? Дожди льют, громы громыхают, зимой морозы пекут. Не выдерживает дерево такого испытания и во время грозы, при сильном ветре