сообщения, царапнуло парня.
– «Эм Пэ», – сообразил он практически сразу, – Мария Павловна. Именно эти две буквы я вырезал на столе, в девятом классе. Все ждал, когда пацаны прикалываться начнут. А они сами, наверное, в нее втрескались. А как было не втрескаться?! Но давай оставим воспоминания на потом. Сейчас вопросы и еще раз вопросы. Хотя бы такой: «Ты сказал „мыслеобраз“. Значит, можешь не только голосом, но и, так сказать, зримо, как на картинке?».
– Могу, – ответил неизвестный опять его голосом; теперь уже практически неотличимым.
Видимо, что-то он сумел считать в мыслях Громова. А может, разглядел в недоверчивой физиономии парня.
– Ну, давай, удивляй, – разрешил Олег.
И Эм Пэ удивил. Да еще как! Так, что Олег едва не сел прямо там, где стоял. А в горле, что недавно едва не забилось пылью, застрял комок, который никак не удавалось сглотнуть. Потому что перед ним во всей своей красе предстала Мария Павловна – в том виде, и, очевидно, возрасте, какой ее помнил восьмиклассник Олег Громов. Только абсолютно голая. Еще и улыбалась призывно.
– Это как? – сумел все-таки вытолкнуть из себя парень, – это что, ты у меня в мозгу ковыряешься, зараза?
Эм Пэ ответил; точнее, ответила. А еще точнее – ответила Мария Павловна. Смотрела она при этом на такого же голого парня очень провокационно; выпятив грудь, размером, наверное, вдвое крупнее, чем в те далекие годы, и глубоко и чувственно вздыхая:
– Не ковыряюсь. Мыслеобраз создает сам Носитель. Малый Помощник принял его от Носителя и вернул в участок мозга, принимающий зрительные образы.
– То есть никакой Марии Павловны здесь нет, и никто, кроме меня ее увидеть не может, – ухватил сразу главное Олег, – если бы такой, конечно, здесь сейчас был.
– Абсолютно верно, – провозгласила учительница русского языка и литературы; теперь тем самым тоном, каким вдалбливала когда-то в неокрепшие умы детдомовцев правила русского языка.
Сказала, и растаяла. Олег, только что безуспешно боровшийся с реакцией своего организма на это возбуждающую картинку посредством того самого куска материи, теперь переместившегося на живот, и прикрывшего парня почти до колен, вскрикнул:
– Эй-эй! Ты куда? Вернись… пожалуйста.
«Мария Павловна» вернулась в одно мгновение. А Олег, переждав еще один гормональный шторм, с великим сожалением приказал, или попросил:
– Ну, ты хоть оденься, что ли?
В отличие от самого парня, единственной одежкой которого был тот самый хлипкий рулон, «Мария Павловна» предстала теперь в полном учительском облачении. Кому интересно – строгая юбка с пиджачком до колен, белая блузка с каким-то подобием галстучка, туфли на низких каблуках, колготки…
– А может, чулки… с подвязками, – немного отвлекся Громов, и тут же вернулся к суровой правде бытия; вслух, – как-то слишком строго получилось. И неудобно, наверное. Здесь паркета нет. Так что переоденься, пожалуйста. Во что-нибудь полегче.
Сознание