годы и долгих—предолгих лет жизни, чтоб она здравствовала и вами гордилась, поскольку, значит, таким сыном можно гордиться и я бы гордилась, если бы у меня был такой сын, – так вот и ваша матушка, дай ей Бог здоровье, ему, моему дедушке то есть, тоже нравилась. Вы представляете? Я тут сижу и думаю: а не стоит ли нам сойтись поближе? Вы только к себе меня придвиньте, а я, в знак благодарности, всякую информацию буду для вас добывать, по родственному так сказать.
– Я подумаю над вашим предложением, только больше не искажайте мою фамилию.
– Я выучу ее наизусть, клянусь. Сегодня же перед сном. Я перед сном все запоминаю, стоит мне повторить всего несколько раз.
– Ваша фамилия Дундушак? Дайте, я запишу.
– Дурнишак, Дурнишак, пан Диск…
– …калюко!
– Дурнишак, пан Калюк.
– О Боже! прошу извинить. Меня уже ждут, я не могу больше задерживаться ни минуты.
В кабинете Ганича за главным столом сидел Устич, а поодаль, наклонив головы и став на колени, как верующие перед распятием Христа, плакали три секретаря райкома партии – Борисов, Мавзолей и Антонина Недосягайко.
– Господин Устич! не оставьте бедную женщину в подвешенном состоянии. У меня трехлетняя дочка, а муж удрал в Румынию, как только началась перестройка и ни слуху ни духу. Мои внешние достоинства вы видите и можете оценить, не отходя так сказать от кассы, то есть, не отводя от меня, то бишь, от моей красоты взгляда, а душевные качества… о них могут сказать вам мои коллеги. Я не гордая, трудолюбивая, коммуникабельная и все такое прочее, – сладко запела Недосягайко. – И ублажить могу, и кафу подать, и спичку у сигары зажечь.
– Послушай, Дмитрий Алексеевич, возьми эту кошку к себе, она ласковая, – шепнул Устич Дискалюку.
– Личным секретарем, или помощником, – спросил Дискалюк.– Короче, я подумаю над этим.
– Я полностью разоружился. К черту эту Каписе. Вот мой партийный билет, я его чичас в грубку, она кажись горит. Вот, лысиной вперед… – с гордостью произнес Мавзолей.
Мавзолей Ревдитович всегда был очень осторожным, предусмотрительным человеком и если рубил с плеча, то только так для видимости.
– Иуда, – шепнул Борисов.
– Молчи, крыса, ты уже не первый секретарь, и тоже Иуда. С тебя все началось, – ответил Мавзолей Борисову.
– Ребята, не гоните лошадей. Тише едешь – дальше будешь. Скоро выборы. Изберут вас – пожалуйста. Я ничего против вас не имею, – миролюбиво сказал Дискалюк.
– Мы не привыкли к таким выборам, мы против анархии, – сказал Борисов. – Давайте оставим старый принцип: на один депутатский мандат – один кандидат. Лучше назначать депутатов, как это было в советское время, а избирать для видимости, для Запада, так сказать. Все равно избиратели будут так голосовать, как мы им скажем. Поэтому никаких двух кандидатов на один депутатский мандат. Только один и никаких гвоздей.
– А это не хочешь? – скрутил дулю Устич. – Словом, вы все втроем уходите, отправляйтесь