преподавателю навигации Бромфинбергеру кучу навигационных прокладок – долги, скопившиеся за семестр. Без них Бром не ставил зачёта, а без зачёта не допускали к экзамену, и скорый на расправу деканат в сговоре со строевой частью вместо отпуска отправил бы меня в “роту дураков” – отстойник, где после каждой сессии оседали унылые двоечники и весёлые пьяницы – самовольщики. Штрафники работали по двенадцать часов в день, ночами готовясь к пересдаче. Мне уже приходилось мыкать горе в этом “особом” подразделении, где я циклевал пол битым стеклом. На коленях образовались мозоли, как у верблюда, и явно обозначился безобразный горб.
Вспоминая это весёлое время, я потел и таращил слипавшиеся глаза, вглядываясь в конфигурацию коварных прибрежных мелей.
В большом классе с двумя рядами широких, отполированных рукавами столов страдал той ночью над картами ещё один человек – пожилой капитан с курсов повышения квалификации: наутро ему тоже предстояло сдавать зачёт. Капитан кряхтел, тихонько матерился и поминутно менял очки, которых у него было великое множество.
Чтобы немного отвлечься, я вышел в коридор, где широко разливалась ночная тоска казённого заведения. Тоска была настояна на запахе мастики, табачного дыма и пропаренного форменного сукна. Я закурил, и тут же из-за угла вынырнул помощник дежурного по учебному корпусу, сокращённо – “ПОУК”. В руках у паука была книжица, куда он записывал нарушителей. За сутки следовало выявить не менее тридцати нерадивых курсантских душ. Если паук не наскребал положенного числа кляуз, дежурство его считалось неудовлетворительным, и через сутки он заступал снова. Такой порядок установил начальник строевого отдела, безмерно радевший о дисциплине. Паук был курсантом четвёртого курса, я – третьего. Он раскрыл кондуит и приблизился официальным шагом, держа наперевес авторучку.
– Курение в неположенном месте, – констатировал он. – Ваша фамилия, товарищ курсант?
– Шёл бы ты спать, милый, – дружелюбно посоветовал я, – а то у тебя от служебного рвения запор приключится.
Паук взглядом сосчитал мои курсовки и решил, видно, что связываться нет никакого смысла.
– Тогда хоть закурить дай! – ворчливо попросил он.
– Это, пожалуйста, – я протянул ему пачку, – много недобрал?
– Ещё десятерых нужно отловить, – пожаловался паук.
– Доберёшь! – утешил я его. – Наутро мороз обещали, народ будет под койками от зарядки прятаться, только нагибайся! А если и этих не хватит, придумаешь сам.
– У меня и так половина замечаний – фиктивные, – признался паук. – Придумываю всяких там Пупкиных и Тютькиных, у которых, якобы, бляхи не надраены.
Паук убрался. Хлопнула дверь, и в коридор вышел капитан. Он был без очков и, может, поэтому энергично крутил седой круглой головой, хотя глядеть было совершенно не на что. Лишь сердитые портреты знаменитых мореходов скучали на стенах, да в конце коридора бесшумно крался в свою роту загулявший первокурсник.
Капитан достал трубку, пыхнул душистым «Кланом», и мы разговорились.
– Я ему объясняю, – сипел морской волк, – ты же, Бромфинбергер, у меня курсантом на практике был, гальюны драил, и я тебя не обижал! А теперь гоняешь меня как последнего салагу! Только носом синим помахивает, зараза!
Тут я рассказал капитану, как мы однажды накануне экзаменов изготовили из папье-маше муляж этого знаменитого носа, покрасили фиолетовыми чернилами, чтобы придать сходство с оригиналом, установили в классе и стали, по обычаю дикарей, метать в него острые предметы. И конечно, сам Бром тут же заявился узнать, нет ли у его питомцев вопросов по билетам? Дежурный подал команду, мы застыли, а Бром долго и внимательно разглядывал муляж с торчащими в нём иголками и чертежными перьями. При этом он инстинктивно ощупывал собственный нос, словно проверяя его сохранность.
– Похоже! – наконец заключил Бром. – Вопросы есть? Нет? Ну, занимайтесь, паразиты!
Умный человек – он не обиделся, а нам, пусть и ненадолго, стало стыдно. Брома уважали, он заставлял нас знать навигацию.
– Хотите – помогу? – предложил я капитану.
Он согласился быстрее, чем я успел пожалеть о своём порыве. Мы вернулись в класс и подошли к столу.
– Ой! – сказал я, поглядев на линию курса.
– Где? – капитан повис лицом над картой, судорожно перебирая в кармане очки.
– Да вот же! – я щёлкнул ногтем. – Видите, здесь маленький островок? А вы через него курс проложили.
– Вот сволочь! – капитан шарахнул кулаком. – Это ж всё переделывать! А я же тушью всё нарисовал! Ой, горе-то, ой, горе! – запричитал он дьяконским басом.
– Горю можно пособить, – распевно заметил я. – У вас бритвенное лезвие найдётся?
Лезвие нашлось, и я, примерившись, стал аккуратно срезать с карты островок.
– Бром вглядываться не будет, – пояснил я, – а все островки на белом свете даже он не помнит.
– Ну и дела! – изумился капитан, когда от злополучной суши не осталось и следа. – Ты, сынок, часом не гидрограф будешь?
– Гидрограф, –