для нее на второй план. Еще в 1561 году она сообщила первому советнику шотландской королевы Уильяму Мейтланду, что в случае ее смерти именно Мария будет обладать неоспоримым правом на трон: «Я с моей стороны не вижу лучшего наследника, да и вряд ли, честно скажу вам, что-то сможет помешать ей»[87]. Кровное родство значило для Елизаветы больше различий в формах богослужения.
Бёрли очень опасался, что многие «умеренные» протестанты, не говоря уже о воинствующих католиках (представлявших, по его мнению, наибольшую угрозу), увидят в возможном наследовании Марии залог династического преемства, к тому же шотландская королева, в отличие от своей кузины, к тому времени уже произвела на свет сына – принца Якова. С момента их свадьбы с лордом Дарнли в 1565 году и ее беременности Бёрли преследовал этот навязчивый страх. Не раз он просыпался посреди ночи и отмечал в своих записках тревогу по поводу того, что подданные Елизаветы видят в Марии преемницу, даже несмотря на ее католическую веру. А значит, «народ Англии будет всячески поддерживать дальнейшее продвижение королевы шотландской». В своих головах «они отвратятся от положенных им обязательств» перед Елизаветой, даруя Марии возможность совершить государственный переворот и восстановить католицизм[88].
Бёрли и Уолсингем были идейными протестантами, одержимыми эсхатологической, почти мессианской идеей особой роли протестантской Англии в истории. Опасаясь многоглавой гидры заговоров, взращенной Филиппом II, папой, ссыльными католиками и иезуитами, они твердо решили сделать все для того, чтобы престол перешел к протестанту, и если для этого требовалось принять соответствующие парламентские законы, значит, так тому и быть.
Для советников королевы вера была важнее прав на престолонаследие, а Елизавета расставляла приоритеты иначе. В пору, когда казалось, что жизнь королевы – а значит, и судьба Англии как протестантского государства – висит на волоске (именно такие ощущения одолевали в 1584 году и шерифа Спенсера), вопрос о наследнике и правда был важен. Однако Бёрли и Уолсингем помнили темные времена правления Марии Тюдор, когда первому пришлось под страхом смерти принять «папское идолопоклонничество», а второму – бежать из страны. Тогда признала католичество и Елизавета, не собиравшаяся умирать мученической смертью, но если Бёрли и Уолсингем делали все возможное, чтобы католик больше никогда не вернулся на английский трон, Елизавета твердо верила, что кровные узы важнее религиозных[89].
В 1584 году, когда Джон Спенсер в последний раз отправился в качестве шерифа патрулировать беспокойные улицы Лондона, между Англией и Испанией возник еще один предмет разногласий, причем куда более серьезный, чем Мария Стюарт. В Нидерландах начиная с 1560-х годов кальвинисты открыто бунтовали против испанского владычества. Этот богатый торговый регион оказался под пятой Испании относительно недавно. Территории эти оставались независимыми даже после 1516 года, когда на трон объединенной Испании взошел отец Филиппа